Флапий, держа в одной руке измазанные грязью штаны, а в другой окровавленную голову, постарался изобразить, как Эрзай ходит по деревне. Вышло у него смешно, и Антон не удержался, прыснул.
— Эй? Вы там скоро? — окликнула их Франси.
— Идем уже, дорогуша. Идем! — крикнул в ответ Флапий. — Ну помогайте, милорд. Мне одному все это не отнести. — Слуга показал на груду железа.
Несколькими ходками он и Флапий отнесли трофеи и положили в повозки. Головы Флапий небрежно закинул в повозку Эрзаю.
— Зачем это? — спросил тот, рассматривая брезгливо кровоточащие головы. — Только мух соберем.
— Милорд зело зол, — спокойно ответил Флапий. — На кол у замка насадим, чтоб, значит, все видели его крутой нрав и боялись.
— А-а-а-а, — неопределенно протянул Эрзай и замолчал.
Довольная, разрумянившаяся Франси встретила Антона, как любимого сына.
— Ну, милорд, Вы меня удивили! Ваш старый пер… простите, отец, всегда им уступал. А вы раз! — Она повторила его жест и, громко рассмеявшись, произнесла: — Вот вам хрен через плечо. Интересно, — продолжала она размышлять вслух, — у кого может быть такой хрен, чтобы его можно закинуть через плечо? У Августина, деревенского быка, разве что?
Антон от ее нескромных слов непроизвольно покраснел. Он не был ханжой, но так, чтобы при нем женщина рассуждала о мужском достоинстве, для него было неожиданно.
— Милорд! — Франси неожиданно сменила тему. У этого вонючего хорька, которого вы убили первым, оказались доспехи благородного человека… Видимо, с кого-то снял и убил, паршивец. И не побоялся.
— Надо их баронскому шерифу в городе отдать, — вставил свое слово Флапий.
Антон зверем посмотрел на слугу.
— Еще чего! — возмущенно проговорил он. — Что с боя взято, то свято. Самим пригодится.
— Золотые слова, милорд, — похвалила его Франси. — А этот Рассветный, она замахнулась на мужа, что его убитый хозяин…
— А я чего? Я ничего! — стал оправдываться Флапий. — Я за справедливость… Вот.
— А справедливость, Флапий, она ведь у всех разная, — любовно поглаживая коня, на котором скакал, ответил Антон. — Для них, — Антон кивнул на тела, — справедливость была в том, чтобы нас ограбить. Они считали, что если ты волк, то бери, а если овца, то терпи. Как-то так.
— А что есть для тебя, ваша милость, справедливость? — с хитрым прищуром спросил Эрзай.
Антон помрачнел.
— А для меня, Эрзай, справедливости не существует. Я не просил Робарта вызывать меня сюда колдовством и называть сыном. Если бы справедливость существовала на свете, я бы тут не был… — он тяжело вздохнул и посмотрел на замерших в полном молчании спутников.
— Так все-таки колдовство! — мрачно произнесла Франси. — Я догадывалась, но боялась поверить. Вам, милорд, лучше об этом не говорить никому, даже нам. Если узнают, что рыцарь Рассвета… Ох, беды не оберемся.
— И вы молчите! — приказала она мужу и Эрзаю. Все так хорошо начиналось, я уже в счастье начала верить…
Антон согласно кивнул. Но сам подумал: «А как я мог очутиться на горе, где кроме зверей и горцев никого нет? По небу прийти?» Естественно, он не просто так там оказался. Подумать не хотят? Или боятся? Кто их поймет? Они думают не так, как он. Говорят не так. Можно ли к такому привыкнуть?..
«Не знаю», — ответил Антон сам себе.
Коней привязали к повозкам и тронулись дальше. Антон оглядывал местность и не мог понять, что тут нужно было бандитам. Дорога пустая, они почти полдня ехали и никого не встретили.
«Странно это, — подумал он. — Может, кто-то из замка сообщил им, но тоже вряд ли. Что у нищего владетеля можно взять? Только портки да кафтан», — усмехнулся он. Ничего не придумав, он решил спросить про это у Франси.
— Франси, а что могли делать здесь наемники, если дорога пустая? Кого тут грабить? Мы не встретили ни одного селения, а проехали почти полдня. Хотя, может, я проспал и не заметил?
— Нет, милорд, вы не проспали. Тут, действительно, до имперской дороги нет ни одного поселения. Ваш замок и деревни пограничные. А до имперской дороги — это все ваши земли. Отсюда до нее всего одна льга. Они, видимо, тут прятались.
— А льга — это сколько?
— Льга, милорд, — тысяча вершин.
— А вершина — это сколько?
— А вершина — два локтя.
— Моих или ваших, Франси. С ладонями или с кулаками? — продолжал допытываться Антон.