Степан требовательно посмотрел на него. Дуфф скорчил гримасу, но продолжил:
— Духи только отчасти принадлежат нашему миру. Можно жить с ними рядом, можно говорить с ними. Но понять их до конца ни один смертный — а я подразумеваю под этим и людей, и фейри — не сумеет. К тому же духи очень себялюбивы.
— Кто бы говорил, — буркнул Руй. Гоблин осёкся и резко повернулся к лютену. Домовой усмехнулся:
— Хотя это правда. Фейри горды, но духи — обидчивы до крайности. Причём часто вообще непонятно, что могло их обидеть.
— Значит, она не просто опасна, а очень опасна, — Степан невольно покосился на большое кухонное окно, словно туда вот-вот могла заглянуть русалка.
— Я даже и не знал, что в здешнем пруду кто-то есть, — признался Дуфф. — Помнится, русалка жила у излучины Блаве, там, где была пристань старого аббатства. Но это не может быть та же самая, они никогда не уходят так далеко от своих постоянных мест. Так что, полагаю, наша тут недавно.
— А как вообще появляются русалки?
Гоблин нахмурился. Руй вздохнул:
— Это погубленные души. Молодая девушка становится русалкой, если её смерть происходит на берегу водоёма или в воде, и водоём становится её могилой. Однако не всякая смерть означает появление русалки. Я вот впервые встречаю их. Тут вроде бы ещё важно время года и, кажется, фаза луны. Наверняка есть и другие условия. Простите, хозяин, подробностей я не знаю. Но вы ведь слышали её песню? Это скорбь об утраченной радости жизни.
— То есть где-то на дне пруда лежит скелет какой-то девушки, которую убили в имении? — ошарашено переспросил Степан.
— Или она сама наложила на себя руки, — внёс коррективу Дуфф.
— Месье Руй, но вы ведь всё это время присматривали за шато. Вы бы наверняка увидели, случись тут нечто подобное!
— Не надо путать фейри с локатором, — недовольно проворчал гоблин. — Лютен ведь не может сутки напролёт патрулировать имение. И вообще, они хранители дома, но не земель вокруг него.
— Это правда, хозяин, — подтвердил домовой. — В доме от моего внимания вряд ли бы что-то ускользнуло, но в парке… Если кто-то пробрался незамеченным и совершил убийство, или сама девушка бросилась в пруд — я мог об этом ничего и не знать. Но совершенно точно могу сказать, что полиции здесь не было. Въезд ведь только через верхние ворота, и розыски требуют немало времени — я бы их наверняка увидел.
— А мы можем сами обследовать пруд, отыскать кости и убрать их? Похоронить, или что там в таких случаях полагается?
— Ничего из этой затеи не получится, — махнул рукой гоблин. — Хотя не исключено, что своей вознёй ты взбесишь русалку. И она в итоге вознамерится утопить тебя во что бы то ни стало. Иногда прошлое лучше оставить прошлому.
— Так что же теперь, в темноте вообще не соваться в парк и не ходить к пруду?
— Допустим, в темноте там и делать нечего. Если только ты не любитель ночной рыбалки. Но на самом деле можно поступить проще: надо одарить русалку. Показать своё уважение и намерение доброго соседства. Обычно духи благосклонно принимают знаки внимания, для них сам такой жест важнее, чем его содержание. Надо будет раздобыть красивых ярких лент и ещё что-нибудь сладкое.
— Я испеку, — отозвался Руй. — Думаю, кунь-аман будет в самый раз.
Гоблин мечтательно облизнулся и пробасил:
— Испеки два! — Дуфф поймал выжидающий взгляд домового. — Пожалуйста.
— А если русалка не примет дары? — поинтересовался Степан.
— Тогда у нас действительно проблема.
* * *
Беспокойный сон и ночной совет закончились тем, что утром Степан проснулся с тяжёлой головой. На обеденном столе, аккуратно прикрытые белыми салфетками, стояли два пирога. Рыжий кот, свернувшись клубком, подрёмывал в кресле. На надувной кровати у подножия лестницы, раскинув руки и запрокинув голову, храпел гоблин.
— Доброе утро, месье! — Степан, потирая опухшие глаза, направился к чайнику.
— Да чего уж в нём доброго, — проворчал Дуфф, садясь на постели. — Вот когда я выпью чего-нибудь горяченького, утро сразу подобреет.
Кот проснулся, перебрался из кресла на стул и с гордым видом посмотрел на Степана.
— Пахнет изумительно! — похвалил человек, приподнимая салфетку и принюхиваясь к пирогу. — Что в нём?
— Мука, сахар и масло, — зевая, отозвался Дуфф. — Много-много подсоленного бретонского масла.
— А русалки не боятся соли?
— Не боятся. Если на то пошло, есть пирог она и не будет — я ведь сказал, это жест. Ну а рыбам в пруду что соль, что сахар — всё едино, — гоблин взобрался на соседний с котом стул и положил на стол странное сооружение. Это были плотно переплетённые веточки ивы — так обычно начинают плести донца для корзинок. Только у конструкции месье Дуффа не было никаких стенок, зато друг на друга накладывались с десяток одинаковых донышек.
— Наш плотик, — пояснил гоблин. — Нам же нужно будет отправить пирог на середину пруда. Теперь дело за лентами.
— У меня лент нет, — растерянно сказал Степан. — Придётся съездить в город, в магазин.
— Руй говорил ночью, что среди последних хозяев шато была старая дама. Думаю, можно сначала поискать в тех комнатах, где она жила. Время у нас есть, всё равно дары русалке не стоит нести посреди белого дня.
Жуя очень сладкий и очень масляный пирог, и запивая его крепким чёрным кофе, Степан размышлял над тем, как всё-таки пристроить месье Дуффа к работе. Однако этот вопрос разрешил сам гоблин, заявивший, что пока человек с домовым будут рыскать по особняку, он, дескать, лучше займётся виноградниками.
— Мы, гоблины — дети земли, — гордо заявил Дуфф, внимательно следя за реакцией человека. Степан с самым серьёзным видом кивнул, соглашаясь с таким значительным утверждением. — Хорошего урожая не обещаю, но посмотрю, что можно сделать. Я-то ещё помню времена, когда Бретань славилась своим вином! — докончил гоблин, разом запихнул в рот огромный кусок пирога и, мурлыча под нос какую-то песенку, ушёл.
— Спасибо, месье Руй, — улыбнулся Степан коту. — За пироги и за… воспитательную работу. Похоже, пока я спал, тут многое изменилось.
Кот широко раскрыл пасть, продемонстрировав довольную улыбку и острые клыки.
* * *
Всего в доме, как выяснил накануне Степан, было четыре разных входа: его башня; терраса с парадными дверями, с торца короткого фасада; оранжерея на торце длинного фасада; массивная дверь с обратной стороны дома, рядом с котельной — скорее всего, предназначавшаяся когда-то для слуг, и ведущая прямо на служебную лестницу. Он решил начать осмотр с бывшего главного входа, и теперь стоял на террасе, любуясь старинной дверью.
Полукруг кирпичной арки переходил в точно такой же полукруг, набранный из деревянных деталей. Получившийся круг делился вертикальными планками на три части: широкую центральную, которая и была собственно дверью, и узкие боковые. Вместо филёнок здесь были установлены наборы из квадратных стеклянных кубиков, частью просто прозрачных, частью цветных — алых, золотых, синих. Какой-то умелец прежних времён тщательно сточил и подогнал каждую стекляшку, повторяя изгибы и углы деревянных элементов.
Вестибюль за дверью был просторным, но вовсе не огромным, как можно было бы ожидать от роскошного загородного имения. Слева и справа от входа имелось два арочных проёма — правый когда-то заделали, и от него осталась только деревянная резная арка, под которой висело большое зеркало в тяжёлой раме. За левой аркой видно было обстановку гостиной. По центру вестибюля помещалась парадная лестница — на середине подъёма она разделялась на два пролета, уводившие, как и арки, влево и вправо — а за лестницей располагались две двери.
Ближнюю ко входу часть гостиной заполняли разномастные диванчики, кресла и журнальные столики, всюду лежали вязаные пледы и диванные подушки. В угловой башенке под окнами было устроено широкое полукруглое сиденье, а на подоконниках возвышались стопки книг. У окна, выходившего на террасу, стоял на тумбочке покрытый пылью телевизор эпохи девяностых. Слева от него у стены помещался приземистый комод, явно сохранившийся от первоначальной обстановки шато. На комоде, тоже изрядно запылённые, были расставлены фарфоровые фигурки, над ними на стене висели в рамочках фотографии — большие и крохотные, чёрно-белые и цветные. Память о давно прошедших и, наверное, счастливых днях.