– Обязан был. Закон не отменен, хотя, как мне известно, за последние сто лет к нему прибегали лишь дважды.
– Спасибо, что дали Свод и подсказку. Но было бы лучше, если бы вы прямо растолковали, что от меня требуется.
– Я не мог. Это противоречит правилам. Пришлось надеяться на вашу догадливость.
– А вы осторожный малый.
– Должность обязывает.
Я поднялась, подошла к решетке и схватилась руками за прутья. Комиссар смотрел на меня серьезно и внимательно.
– Господин Расмус, вы мой друг или мой враг?
– Ни то, ни другое, Эрла. Я комиссар полиции. Я служу закону. Я имею право на личные симпатии, однако не иду у них на поводу.
– А еще вы любитель недомолвок и намеков.
– Мне часто ставят это в вину.
– Комиссар, что теперь будет?
– Теперь вам придется искать доказательства, которые убедят суд. Но вы получили целый месяц. Время дороже денег. Впрочем, деньги тоже могут помочь, если наймете частного сыщика.
– Могу нанять вас?
– Нет. Я буду вести свое расследование.
– И будете исходить из того, что я виновна и искать тому доказательств, как положено по закону.
– Боюсь, это так.
– Значит, вы мой враг.
Лицо комиссара приобрело непонятное выражение, словно в душе его боролись досада и восхищение.
– Давайте смотреть на это иначе, Эрла. Несмотря на вердикт коронария, я не буду закрывать глаза на возможность, что преступником может быть кто-то другой.
– Госпожа Эрла, пора в комнату для исполнения телесных наказаний пробормотал надзиратель, подходя к решетке.
Комиссар посторонился и позволил надзирателю открыть дверь.
– Удачи, Эрла, – сказал он негромко, но сопровождать нас не стал.
К двери комнаты для исполнения телесных наказаний я подходила, охваченная неприятной дрожью. Близилось еще одно испытание – нанесение печатей запрета. Это больно? И боль от рисунка на моей коже с каждым днем будет усиливаться, как напоминание, что отпущенное время истекает?
В комнате ждали коронарий, поверенный Гнильс, судебный писарь и доктор Штраус. А также, к немалому изумлению, я увидела своего старого знакомого художника Вермиля.
– Нам пришлось искать исполнителя, – объяснил доктор Штраус. – Вермиль имеет опыт нанесения запретных печатей, и он согласился.
Доктор подошел ко мне и передал зеленый бутылек.
– Эрла, намажьте руки, – велел он негромко. – Средство избавит вас от неприятных ощущений.
Я послушалась и опустилась на табурет перед столиком, на котором Вермиль разложил иглы и выставил запыленную склянку с пожелтевшей этикеткой.
– Эрла, прости, мне пришлось, – прошептал он из-под длинной сальной челки. – Я сделаю тебе красивую татуировку. Ее уберут через месяц.
– Приступай уже! – велела я, стиснув зубы.
Все оказалось не так уж страшно. Вермиль работал быстро и осторожно, да и средство доктора помогло – я чувствовала лишь легкое покалывание.
Через полчаса я с изумлением изучала свои кисти. Красиво? Вермиль считает это красивым?!
Да, краски яркие, работа тонкая. Скрещенные топор и меч, объятые языками пламени. Однако это позорный знак, которым помечают осужденных.
Как я буду с этим ходить?! Придется носить перчатки.
Поверенный начал скороговоркой бубнить условия освобождения.
Не покидать город. Ежедневно отмечаться в полицейском участке. Вести торговлю в лавке запрещено. Прибегать к использованию любых магических формул запрещено. Печати откликаются на применение магических модусов болью. Я имею право проводить самостоятельное расследование, пользуясь дозволенными методами. И прочее, прочее, прочее.
– Могу идти? – прервала я его.
– Да, госпожа Ингольф, вы свободны, – промямлил поверенный, а надзиратель отступил от двери на шаг, показывая, что больше в тюрьме меня ничто не держит.
Комендант проводил меня до ворот тюрьмы, и, открывая их, искренне пожелал мне удачи.
– Надеюсь вас больше никогда здесь не увидеть, госпожа Эрла, – прошептал он. – Я к вам загляну завтра на чашку моего любимого чая.
– Не выйдет, господин Олд. Мне запретили торговать и использовать магию.
– Но чай-то вам не запретили заваривать, и печенья печь вы можете? – он заговорщицки подмигнул. – А вывеску вам вовсе не обязательно переворачивать на «Открыто». Мы все и так знаем, что вы будете нам рады. Ведь будете же?
– Конечно, господин Олд.
– Ну вот! А магия... что магия? Ваши чай и тесто сами по себе магия!
Я улыбнулась и вышла на улицу. И зажмурилась, привыкая к солнцу.
Казалось, природа радуется вместе со мной свободе. Смог над городом рассеялся как по волшебству, осеннее небо сияло мягкой синевой, а воздух, хоть приправленный гарью, казался сладким-сладким.