Стоял я однажды ночью на вахте. Ветер был сильный — брезент с трюма сдуло, и капитан приказал скорее закрепить его, не то унесёт в море. Прожектор зажгли, осветили палубу. Брезент раздувает, а мы его стараемся удержать. На ветру руки мёрзнут, пальцы не слушаются. Наконец закрепили.
Пошёл я на корму выключать прожектор. Смотрю — из темноты птица величиной со скворца вынырнула и ударилась о прожектор. Бегает от меня по палубе, никак не может взлететь. Прожектор я выключил, а птицу принёс в каюту. Это была качурка. Она на свет залетела. Сама серая, на брюшке белое зеркальце, а лапки маленькие и с перепонками, поэтому она может взлететь только с воды.
Качуркино сердечко в моей руке так и бьётся: тук-тук, тук-тук! Даже клюв раскрыла от страха, никак отдышаться не может. Вышел я с ней на палубу, вверх подбросил — она улетела. А куда, сам потом удивлялся, когда на карту посмотрел: корабль наш в открытом океане шёл, за сто километров от берега.
Осьминог
орабль на Владивосток курс держит, ещё неделя — и конец плаванию.
Решил я привезти домой живого осьминога.
Посоветовался с Василием Ивановичем, боцманом, в чём осьминога держать удобней: в бочке или, может быть, в трюме бак какой-нибудь найдётся вместо аквариума.
Василий Иванович удивился моей затее:
— Крокодильчика я один раз привёз домой из Бомбея. Маленький — я его в рукомойнике вёз, чтобы всё время был мокрый. А вот осьминога не слыхал я, чтоб возили. Попробуй, может, довезёшь!
Нашёл я в трюме цинковый ящик с крышкой — в таких ящиках во время войны порох перевозили, — принёс его к себе в каюту, привязал к столу, чтобы во время шторма не опрокинуло, и жду, когда будут ловить рыбу: может, попадётся осьминог.
Долго ждать не пришлось. На другой день спал я после вахты, слышу — тормошит меня кто-то за плечо. Открываю глаза, а это Василий Иванович.
— Вставай скорей, трал вытащили, осьминог попался!
Оделся я быстро и выскочил на палубу. Ветер северный дует, а я холода не замечаю. Улов из трала вывалили: камбалы, морские звёзды, крабы на палубе копошатся.
Кок в корзину рыбу отбирает для камбуза, а я тоже в ракушках копаюсь, ищу осьминога.
Наконец нашёл. Большой, жёлтый. Наверное, дно здесь песчаное, потому что осьминог окраску от грунта меняет, чтобы его не видно было. Глаза у него, как у кошки, зрачки длинные, смотрит на меня в упор. Я его ногой пнул, он глаза закрыл и стал красный. Разозлился, наверное.
Взял я его в руки и понёс в каюту. Тяжёлый он, но без воды слабый совсем, висит, как тряпка, щупальцами мои руки обвил, присосался к тельняшке.
Принёс я его в каюту, в ящик посадил, а сам побежал за морской водой. Взял ведро на камбузе, набрал воды, открыл крышку, хотел в ящик налить воды — а ящик пустой!
Что такое? Сначала даже не поверил, ощупал весь ящик внутри, может, в угол забился? Нет, нигде нет осьминога.
Расстроился я совсем. Не мог же он из каюты уползти!
Стал я осьминога искать в каюте, смотрю — мокрый след, как будто тряпкой по полу провели, ведёт прямо под койку. Заглянул я под койку, а там осьминог лежит. Вытащил я его оттуда и посадил в ящик, закрыл крышкой, а на крышку сверху положил сапоги на всякий случай.
Стал я после этого за осьминогом следить, чтобы не выполз из ящика. Всё равно не уследил. Приподнял он крышку, из ящика вылез и в угол забился, где электрическая грелка стоит, обогревает каюту. Когда я с вахты пришёл, осьминог уже был мёртвый: кожа на нём от тепла высохла. Так и не довёз его до дому.
Рачок-мореход
осле плавания поставили наш корабль в док — от ракушек и травы морской чистить. Столько их на корабельном днище развелось, что кораблю мешают плыть. Целая борода волочится за ним по морю.
Вся команда чистила: кто скребком, кто щётками, а некоторые ракушки приходилось отбивать долотом — так крепко пристали к днищу.
Чистили мы его, чистили, а боцман говорит:
— Как выйдем в море, снова обрастём: в море-то всякие рачки да улитки только и ищут, на ком бы поселиться. Так их много развелось, что дна морского не хватает, на корабельном дне селятся!
И правда, упорные они, никак не хотят расставаться с кораблём.
Наконец всё дно вычистили. Начали красить.
Подходит ко мне боцман и спрашивает:
— Это ты нос чистил?
— Да, — говорю, — я.
— Там, — говорит, — у тебя здоровый морской жёлудь торчит, надо его отбить.
Пошёл я отбивать морской жёлудь.
Это такая ракушка белая с крышечкой, а внутри притаился рачок, ждёт, когда наш корабль выйдет в море, тогда он крышечку откроет и высунется.