Бабушка взяла Афанасия за руку и сказала:
- Есть у тебя деньги?
- Нет, - смутился Афанасий, - совсем немного.
- У кого же мне взять денег? Надо мне внучку вызвать, послать ей на дорогу. Чтобы ехала сейчас, помру ведь я скоро! Не пропала бы тайна!
- Не иначе, тебе просить у Вильгельма.
- Не даст, зол он на меня.
- А ты зачем ему вредила?
- Заставляла его долг отдать, пугала его, усатого разбойника! Ведь я его отцу, мельнику, посулила тайну открыть. Они меня за это обещались весь век кормить, а потом обманули.
- Так, так, - отозвался Афанасий, - теперь мне понятно. Ну, а зачем ты все-таки на старый пчельник-то забрела?
- Эх, бесчувственный ты человек, Афанасий. Ведь это наше старое гнездо, недаром и зовут его Шагаевским пчельником. Тошнехонько мне одной. Вот забреду сюда, сяду на эти старые колоды, и словно я среди своей родни.
Закрою глаза, и слышно мне, как пчелки шумят, надо мной золотую паутину вьют. И кажется мне, обступают со всех сторон милые лица, родные. Мать с отцом. Дедушка с бабушкой, все они тут жили. Медку я первый раз в жизни вот тут вкусила. Горе впервые здесь узнала... Как же мне сюда не зайти, когда тоска одолеет?
Старуха всхлипнула и приложила к глазам конец платка.
Афанасий, ворча про себя, отошел и стал готовить щуку к копчению. Продел под жабры проволоку, намотал ее на палку, выбрав потолще. Оставалось засунуть ее сверху в трубу.
- Я-то на старое гнездышко поплакать прихожу, а тыто чего здесь колдуешь? - спросила бабушка Шагайка, наблюдая его приготовления.
- Да вот рыбку готовлю для пикника. Собрался мой Федя с товарищами здесь погулять, вместе с невестами.
Вроде смотрин будет. Утром сюда приедут из разных деревень красавицы. Приходи, если желаешь полюбоваться.
И тебя копченой рыбкой угощу, если не улетит она, вихорная, как ведьма на помеле.
- А ты крепко в нечистую силу веришь? - усмехнулась Шагайка.
- Как же мне не верить. Я охотник, я всякое повидал.
Такое, что и нарочно не придумаешь. Вот ты послушай-ка...
Ему нужно было подождать, пока щука примет соль, и, стараясь скоротать время, он принялся рассказывать Шагайке случавшиеся с ним загадочные происшествия.
- Однажды, в самый полдень, залез я в густую чащобу, где знал небольшое озеро. Смотрю, посредине озера плавает громадный селезень: на свое отражение в воде посматривает, перышки чистит, прихорашивается. Ну, я посмотрел да и обмолвился: "Ишь какой леший". Потом приложился - ба-бах! Селезень сразу лапки кверху. Засучил я штаны, влез в озеро. Жулика тогда со мной не было. Схватил убитого селезня за шею, поднял против своих глаз и говорю: "Ну, ты хорош!" А селезень в ответ: "Ну и ты хорош!"
Разжались у меня руки, селезень шлепнулся в болото, а я прочь что есть духу. Шепчу: "С нами крестная сила".
А вдогонку мне из кустов: "Ха-ха-ха! Охо-хо!" Километра три отбежал, глядь - а ружья нет. Как домой явиться?
Сотворил молитву и пошел обратно. Смотрю, недалеко от проклятого места незнакомые парни корзинки плетут. Горит у них костерок, и в котелке что-то варится. Обрадовался людям, подошел и рассказал, что проделала нечистая сила.
Парни даже не удивились. "Обыкновенное дело, то. ли еще бывает". А один говорит: "У меня дедушка умел нечистую силу заговаривать: велит, бывало, лешему какуюнибудь в.ещь принести - и принесет".
"А ружье?" - спрашиваю.
"И ружье обратно принесет. Да вот можно попробовать, я дедушкины заговорные слова знаю". Парень сделал торжественное лицо, велел всем закрыть глаза, перекрестился кукишем и давай бормотать: "Чика, рика, чемирика - мое ружье принеси-ка, со мной рядом положи-ка, щук, шок, шебаршок - возьми себе ремешок! Готово!"
Открыл я глаза и вижу - лежит мое ружье, только без ремня. Перекрестился я еще раз, взял ружье со страхом, решил его у дьячка святой водой сбрызнуть, а парень, колдунов внук, даже не удивился. "Это, говорит, - нам дело обыкновенное. Иди, охотничек, с нами утятину есть, давно поспела".
Вот какой был со мной случай! Да не один.
Видя, что старуха охотница послушать, он рассказал еще несколько таких историй и, лишь когда наступила ночь и взошла луна, опустил щуку в трубу.
- Ну вот, теперь и костерок под ней развести можно.
Вначале пожарче, чтобы ее жаром схватило. А уж потом побольше дымку подпустить. Когда ее жаром-то сразу припечет, в ней больше сочности сохранится. Уж это я знаю...
Афанасий умолк и принялся раздувать костерок на загнетке.
- Ну, а щука-то, чай, не селезень, - усмехнулась бабушка Шагайка, выпотрошенная да просоленная, теперь не стрепещется.
- Кто ж ее знает, кто ж ее знает, - пробормотал Афанасий, - ежели она из озера в озеро под землей прошла, может и еще чего сотворить.
И, переведя дух, снова принялся раздувать костер на загнетке. А в трубе, пониже щуки, подогреваемое огнем, все больше накалялось заряженное ружье. Яша Волчков засунул его со всем припасом в эту трубу, только не сверху, а снизу, и надежно укрепил ивовыми прутьями.
В то время когда старый егерь раздувал огонь под своим заряженным ружьем, Ваня Бабенчиков и Яша Волчков, возвращаясь из колхоза, подходили к Волчьему острову.
- Смотри-ка, сказал Ваня Бабенчиков, - на Шагаевом пчельнике огонек какой-то?
- Да, что-то там светится, словно кто печку топит, - встревожился Яша Волчков.
- Ну, кому там ночью огнем баловаться? Так, от луны, наверное, отсвечивает какая-нибудь стеклянка, - успокоил его Ваня.
- Ой, Ваня, давай поторопимся, на пчельник забежим!
- Да разве на водяных лыжах побежишь? Да еще с краюшками хлеба за спиной.
- Ой, что-то мне страшно...
А старый егерь безмятежно раздувал себе огонек на загнетке. Бабушка Шагайка, сидя на старой пчелиной колоде, задумчиво на него посматривала да свои думки думала.
И вдруг в трубе как трахнет... Афанасия от загнетки прочь отшвырнуло. Далеко откатился он кубарем, опаленный пыхнувшим на него огнем. А из трубы вместе с клубом искр вылетела ощеренная пасть щуки и взвилась в небо, как огненный змий с дымным хвостом, страшно прогрохотав.
Шагайка подхватила подол юбки да и бежать... Афанасий Жнивин, не поднимаясь с четверенек, бросился наутек. За ним Жулик с громким лаем.
Потом охотник остановился перевести дух. Ужасный запах паленой шерсти заставил его чихнуть.
- Ох, свят, свят, кажись, вместо щуки я черта подпалил?! - насилу опомнился суеверный егерь. Стал приводить себя в порядок, погладил по привычке усы и не обнаружил их. Провел по бороде - на пальцах остались только клочки спаленных волос. - Ой, горе мне! Как же я теперь на люди покажусь? Где моя борода? Нет моей бороды! Где мои усы? Нет моей красы! Кто я теперь? Что я теперь? Человек или опаленная головешка?
Так Афанасий Жнивин жаловался на судьбу, постепенно успокаиваясь от пережитого страха.
Но пожалуй, больше всех напугался Яша Волчков, увидев, как поднялся в небо багровый столб с шагаевского пчельника.
- Ой, Ваня! Я пропал! Мы пропали! Не выдавай - это я ружье в трубу спрятал! Это оно бабахнуло!
Услышали гром взрыва и на Волчьем острове. Но спросонья - это было под утро - не поняли, что случилось.
Встревожились только тогда, когда вернулись Ваня с Яшей и торопливо, дрожа и сбиваясь, сообщили страшную весть...
Конечно же, пионеры сразу пошли на пчельник. Увидели разметенные взрывом, обгорелые сучья и еще тлеющие гнилушки костра, разведенного Жнивиным. Нашли ружье с обгоревшей ложей и разодранными стволами.
Нашли клочья от патронташа и медные гильзы. Нашли даже куски копченой щуки, еще теплые. Но никаких других следов не нашли.
- Ой, наверное, дядя Афанасий взорвался и в небо поднялся. Ой, это все из-за меня! - сокрушался Яша Волчков.
- Да брось ты ныть... - рассердился Петя, переживший за эти дни гораздо больше волнений, чем за всю свою жизнь. - Ищи лучше, может быть, он лежит где-нибудь в кустах, отброшенный взрывом, и нуждается в помощи!