Но сегодня игра была забавная. Скамья превратилась в пароход. Капитан и матросы стояли на досках справа и слева. У взрослых полагается, чтобы капитаном был мужчина, но на этой скамье ни один мальчик не сумел взять в руки капитанскую власть… Два мальчика изображали пароходную трубу: один, с завязанными ушами, поднял кверху палку с напяленной на нее шапкой; другой, сын трактирщика, гудел. Мальчишка из аптеки, которого послали с поручениями, по дороге вскочил на скамейку и застучал ногами: он подражал машине. И в карманах его куртки так весело зазвякали пузырьки с лекарствами… Две девочки-капитанши командовали. Одна кричала: «Полный ход!» Другая: «Стоп!» Третья на полном ходу соскочила с парохода, побежала к матери в парадную дверь, получила банан и, на полном ходу снова взобравшись на палубу, тоже стала что-то такое командовать. Что она командовала – нельзя было разобрать, потому что, когда рот набит бананной кашей, вы сами понимаете, произношение становится неясным.
Игорь с независимым видом прошел мимо парохода три раза, четыре, пять. Но к нему и головы никто не повернул. Обидно. А лезть самому на чужой пароход, когда тебя не приглашают, неудобно… Он сунул руки в карманы штанишек и, гордо посвистывая, перенес ногу через решетку окна и спрыгнул в столовую.
В руках французская книжка. Ветер перевернул страницу, точно рассердился, что русский мальчик так долго сидит над тремя строчками, никак не может перевести. Игорь хочет сделать маме сюрприз – она вернется из города усталая, расстроенная, а у него готов перевод. Целый рассказ в шестнадцать строк. Но как трудно! В красном словарике одно слово «s'enfoncer» имеет три значения: погружаться, углубляться, проваливаться. И ни одно не подходит… А прилагательное «vaste» прямо в ужас приводит: обширный, пространный, огромный, громадный… Слон, например. Громадный он или обширный?
Игорь закусывает для удобства язык и медленно, буква за буквой, выводит:
«Госпитальная зала.
Зала высока и пространна. Она длинная и продолжается в другую, где она проваливается без конца. Делается ночь…»
В такой зале больные, верно, никогда не выздоравливают. Игорь задумчиво грызет ногти и роняет книгу на паркет.
За окном раздается легкий шорох, будто кто трет тротуар мокрой тряпкой. Игорь осторожно высовывает в щелку нос. Пароходная компания уже разбежалась. Но под самым окном по асфальту ползает сын трактирщика. Ползает не потому, что он грудной младенец, совсем нет, ему шесть лет, и он бегает так быстро, что может даже трамвай перегнать. Он рисует. В руке у него кусок мела, в зубах угольный карандаш. Можно бы еще взять две-три палочки цветной пастели, но второй рукой мальчик упирается об асфальт, а рот у него всего один.
Мальчик нарисовал спальню, кабинет, ванную комнату, салон, кухню, переднюю. И чтобы никто не ошибся, над каждой комнатой надпись. Это вполне заменяет выставочный каталог.
Посреди кухни художник нарисовал рояль, похожий на задумчивого жирафа. Кровать, на которой из-под одеяла высовывали головы пять человек, поместил в ванной комнате: чтобы удобно было прямо из ванны забираться в постель. В спальне стояла клетка с попугаем, а может быть, и со страусом, а может быть, и с жеребенком. В салоне сидела прикованная к стене собака, перед ней на полу стояла швейная машина. Словом, мальчик перестроил по-своему всю человеческую и собачью жизнь. Жить так, как все, скучно… Почему не поиграть в кухне на рояле, пока на плите варится противный суп?
Девочки – кукольная мама и кукольная нянька, – заложив за спину руки, серьезно расхаживали вдоль картин. Рядом с салоном оказалось местечко. Они присели на корточки, взяли у художника мел и пририсовали комнату для куклы. Одно окно сделали на полу, другое на потолке. В углу нарисовали большую плевательницу, на которой, чтобы не было сомнений, написали: «ванна».
Прохожие осторожно обходили картины, чтобы не наступить на кровать с пятью головами и на страуса в клетке. А мальчик перестал, наконец, ползать, встал, недовольно посмотрел по сторонам и спросил:
– Где мой сандвич?
Ведь сандвич, толстый сандвич с сыром и маслом, лежал все время рядом на тротуаре. Не ветер же унес его… И не воробьи. И не девочки… Девочки – соседки и никогда на такой шаг не решатся. Раздавил кто-нибудь из прохожих? Но тогда на тротуаре бы осталась плоская лепешка, вроде раздавленной жабы… Странно.
У парадной двери лежал щенок волчьей породы. Он вскинул ухо, вытянул, как сфинкс, передние лапы и невинно смотрел на облака. Одно облако было похоже на бульдога, другое – на грузовой автомобиль…