Чудесное мгновение

Как нарт из колчана
Брал меткие стрелы,
Я песни из сердца беру своего.
Я путь воспеваю и трудный и смелый,
И песня мой подвиг, мое торжество.

Да, «с нартовской славой вышли мы в путь», но «мы днями не мерим, как мерили предки, свой путь, — далеко мы решили шагнуть». Автор стихотворения «Труд» перекликается здесь с мудрым народным певцом Бекмурзой Пачевым, который говорил, что надо знать прошлое, но не жить им, что «жить сегодняшней жизнью — это значит жить не прошлым», а «видеть в будущем силу свою».

Кешоков использует национально самобытные образы по-новому, обогащает родную поэзию широкими обобщениями, которые могли появиться только у поэта, взращенного социалистическим обществом и глядящего на мир глазами борца-коммуниста.

Всадник, конь, клинок. Эти традиционные для поэзии северокавказских народов образы, казалось бы, столь же банальны, как образы розы и соловья в азербайджанской или среднеазиатской лирике. Но мысль о банальности никогда не может возникнуть там, где старый и как бы стершийся образ одухотворен новой мыслью и новым чувством, обновляющими его.

Характерен в этом отношении цикл стихотворений Кешокова (одно из них, «Путь всадника», уже приводилось), где говорится об отважных всадниках, о вечном движении вперед, о счастье, обретенном в этом движении, в борьбе. В стихотворении «Путь всадника» мечта о бессмертном деле выражена символически и абстрактно. В другом стихотворении «Наш путь» (слово «путь» становится очень частым в этих стихах) она приобретает вполне конкретное выражение. Воспевая наше сегодняшнее движение к коммунизму, поэт говорит:

И этот путь проляжет навсегда,
Как Млечный путь пролег по небосклону.
Над нами путеводная звезда,
Но мы идем не праздничной колонной, —
Мы, как войска, идем на штурм высот,
Дается с бою каждая победа,
И поколенье новое идет
За нами по проложенному следу.

(Перевод М. Петровых)

И в этом движении, в этой борьбе — счастье. Когда герой стихотворения «Счастье», вняв голосу «прошлых столетий», предполагает, что готовое счастье недвижно ждет его где-то вдали, когда он собирается поскакать, «чтоб, как возлюбленную, счастье умчать на скакуне своем», наша современность говорит ему:

— То, что ты ищешь, — пред тобой.
Вступи за счастье в бой горячий:
Зовется счастьем этот бой.
И я вступил на путь бойца
И нет пути тому конца.

(Перевод С. Липкина)

Мотивы «путь всадника», «движение — борьба», «счастье» мы находим в их органическом единстве в стихотворении «На мчащемся коне»:

С честью послужит скакун быстроногий
Только тому, кто стремится вперед.
Сила реки, сокрушающей скалы,
Лишь в неустанно бегущей волне…
Где бы в пути меня смерть не застала, —
Встречу конец на летящем коне.

(Перевод М. Петровых)

У тех, кто стремится ввысь, «сердцу никогда не знать покоя». И тем более не знает оно покоя у поэта. Этот традиционный мотив большой гражданственной поэзии, возникнув в одном из давних стихотворений Кешокова, с особой остротой прозвучал в его цикле «Стихи-стрелы», напечатанном весной 1963 года в «Правде». Четверостишье «Путь поэта» (снова путь!) представляет собой краткий диалог:

Умоляю сердце: бейся тихо, ровно —
На ухабах можно голову свернуть!
Отвечает сердце: — Разве я виновно?
Сам, поэт, избрал ты каменистый путь!

(Перевод С. Липкина)

Мольба о покое — здесь только риторический ход. Ибо в стихотворении «Сердце» (1955), перекликающемся, между прочим, с известным стихотворением Назыма Хикмета «Разговор с Лидией Иванной», мы слышали, как поэт воскликнул: «Так бейся, сердце, с яростной силой», бейся, откликаясь радостью на детский смех, на трудовые подвиги доярки или токаря, гори гневом против тех, кто грозит нам новой войной, испепели огнем ненависти невежду и клеветника, все то, что мешает нам идти вперед.

Чтоб мой народ сказал свое сужденье:
«Хорошим сердцем обладал поэт!»
Чтоб не во мне — в моем стихотворенье
Ты продолжало биться много лет.