Но независимо от отношения к его прототипам образ Инала Маремканова своеобразен и интересен.
Рассказывая о детских и юношеских годах этого бедняцкого сына, писатель как бы выхватывает лучом прожектора из его прошлого наиболее выразительные эпизоды, в которых складывались и проявлялись черты его характера.
Вы обращаете внимание на то, что во время трагически закончившейся ссоры между его отцом и отцом Казгирея «сверкнули косоватые глаза… всегда хмурого четырнадцатилетнего Инала», на то, что подросток «хмуро думает» о гибели отца и об ответственности, легшей на него в поддержании семьи и родовой чести.
Вот юноша Инал, столкнувшись на вечеринке с кровником, с суровым спокойствием и великолепным самообладанием не поддается провокациям ревнителей традиций, науськивающих его на противника. С той же суровой пытливостью он приглядывается к работе слесаря Коломейцева и прислушивается к речам этого русского пролетария, профессионального революционера, передавшего ему свой рабочий инструмент и вдохнувшего в него свои идеи.
Наиболее ярко образ Инала раскрывается в его взаимоотношениях с Казгиреем Матхановым. И не столько в речах, которые он произносит, сколько в эмоциональном подтексте этих речей и всего его поведения по отношению к Казгирею, своему бывшему другу, мечтательность и одухотворенность которого так сильно притягивали к нему замкнутого и трезвого Инала в годы отрочества.
Теперь Инал — этот коренастый человек с неулыбчивым лицом, кабардинец комиссар в кожанке — с резкой прямолинейностью разоблачает иллюзорность и вредность идей, проповедуемых его бывшим товарищем, борется против него и за него.
У Инала колючий, тяжелый характер, с трудом подчиняющийся, — но во имя революции все же подчиняющийся! — тому политическому такту, который требовал Ленин от коммунистов, возглавляющих борьбу в мусульманских областях. И Кешоков дает нам возможность ощутить сложность и противоречивость этого характера при его кажущейся однолинейности.
В кабардинской, да и не только в кабардинской, а во всех литературах, создаваемых народами, которым помог завоевать свободу и культуру революционный русский пролетариат, популярен персонаж: русский революционер, друг и наставник героя поэмы, повести или романа о дореволюционных временах или годах гражданской войны. Это не благодетель-миссионер, просвещающий «туземцев», а всего лишь более опытный товарищ по классу, отдающий свои силы и жизнь борьбе за освобождение трудящихся в отсталых краях, без свободы которых он не мыслит собственной свободы, свободы русского народа.
От того, что в некоторых произведениях этот персонаж превращен в схематическую фигуру, не умаляется жизненная реальность такого русского революционера и важность его роли в развитии революционного движения и воспитании революционных кадров в национальных областях бывшей царской России.
Образ такого русского человека имеет свою положительную традицию не только в кабардинской литературе вообще (например, лекарь Солнцев в романе Шортанова «Горцы», большевик Михаил Иванович в «Аслане», «Золотом утре» и «Новом потоке» Хачима Теунова), но и в произведениях самого Кешокова. Ядро его поэмы «Тиссовое дерево» — это рассказ о том, как «беглый» русский, кузнец-оружейник, борется за освобождение кабардинского мальчика-раба, усыновляет его и обучает своему ремеслу.
Образ русского рабочего, профессионального революционера Степана Ильича Коломейцева из романа Кешокова, возможно, уступает образам кабардинцев, но здесь никто не упрекнет писателя в схематизме. Есть нечто свойственное старой ленинской гвардии в подходе Коломейцева к людям, среди которых он работает, в его снимании к национальным особенностям, в такте и выдержке, которая так выделяется рядом с резкостью Инала.
Очень колоритна фигура их младшего соратника — Эльдара Пашева, темпераментного и увлекающегося парня, постигшего революционную правду не столько умом, сколько сердцем и подпавшего на некоторое время под влияние Матханова. Путь Эльдара от ограниченности темного деревенского батрака к пониманию смысла и сложности событий показан без нажима и натяжек. Политический путь Эльдара переплетен с его интимными переживаниями. И расставаясь с этим героем, мы ощущаем его в самом начале его приобщения к подлинной большевистской сознательности.
Однако ни один из этих героев — это относится также и к Астемиру — не становится стержневым. Отсутствие главного героя в какой-то мере возмещается страстностью участия каждого из них в разгоревшейся вооруженной и идеологической борьбе, в поисках путей в тяжелой и своеобразной обстановке.