В давние времена жили в счастливом супружестве царь Бахоуттуда, правивший страною Яммапура, и царица Сейттаганди; в должный срок родилась у них дочь — плод любовных утех и брачного рвения. Когда достигла она совершеннолетия, за острый ум, глубокое знание и невиданную смекалку дали ей имя Нандамайя, что означает «Хитроумная». Была царевна не только умна, но и прелестна — владела всеми дарами женской красоты. Именно по этой причине царь-отец Бахоуттуда решил: «Никто из смертных недостоин моей дочери-царевны!»
И с этою мыслью повелел он воздвигнуть для Нандамайи дворец, сколь роскошный, столь и неприступный: в покои царевны был сделан лишь один вход с единственной дверью и лестницей, ведущей к этой двери, только с одной стороны можно было попасть во дворец, окруженный глухой и высокой стеною, чтобы никто из мужчин даже и не помыслил проникнуть туда. Любя и оберегая свое драгоценное чадо, государь страны Яммапура сам надзирал за дворцовым порядком и каждый день, каждую ночь являлся в покои царевны с доглядом.
В то же время страной Зеябуми правил государь Наратаба, у которого от супруги его, царицы Кетани, был сын — царевич Занейя. Вот услышал царевич Занейя о достоинствах царевны Нандамайи, испросил согласия у батюшки с матушкой и, собрав пять сотен воинов, захватив золота, серебра, драгоценных каменьев, отправился в далекую страну Яммапуру. Благополучно прибыв туда, стал он расспрашивать и разузнавать, где бы можно было найти подходящее место для лагеря; тут счастливый случай и свел его с кормилицей царевны по имени Панама. Откровенно, со всеми подробностями поведав ей о цели своего прибытия, не поскупился царевич на богатые подарки, а при этом наказал кормилице: «Уговори, матушка, свою юную госпожу, пусть согласится на свидание со мною! А уж после, если достигну своего, отблагодарю тебя по-царски!» Хитрая служанка долго не рядилась; лишь расставшись с Занейей, явилась в покои царевны и без проволочек принялась за дело: начала в один прекрасный день задушевный разговор — сначала исподволь, потом украдкой, а уж там, глядишь, — и в открытую; стала она улещать царевну, соблазнять, приводить счастливые примеры из мудрых книг. Так вот с легкой руки настойчивой Панамы юная царевна Нандамайя воспылала страстью к незнакомому царевичу Занейе и однажды согласилась на свидание с ним. Расторопная Панама поспешила в лагерь царевича с радостным известием: дескать, дело сделано, и цель уже не за горами. Тут же обо всем договорилась; нянька рассказала Занейе, как ему пробраться во дворец, а сама, довольная, вернулась в покои своей юной госпожи.
Лишь настала ночь, царевич Занейя, вооружившись обоюдоострым мечом, пустился в путь, следуя указаниям кормилицы Панамы. Добравшись до заповедного дворца Нандамайи, он ловко обвязал себя золотой веревкой, а поджидавшие его наперсницы царевны разобрали пол в опочивальне и в широкое отверстие втащили царевича Занейю. Очутившись наедине в покоях Нандамайи, царевич и царевна не тратили слов напрасно, а в молчаливой тишине прильнули друг к другу и с пылом юной страсти предались любовным утехам; девственность и юность в наслаждении обретали зрелость. Упоенные любовью, оба не заметили, как подошло время еженощного обхода, который совершал государь-отец в покоях дочери. Тут уж пришлось Занейе прервать любовный пир и возвращаться восвояси: вновь вскрыли пол в опочивальне и на веревке опустили царевича на землю. Лишь только он покинул дворец царевны, Нандамайя призвала свою няню Панаму и, томно улыбаясь, проговорила:
«Ах, матушка, твой царевич вконец меня измучил. Как он только не изощрялся — ласкал меня и целовал, гладил и щипал, живого места на теле моем не оставил; всю перепробовал до кончиков пальцев на руках и на ногах. Я уж почти лишилась чувств, только и могла, что стонать да бессвязно бормотать. Была бы я цветком — то вмиг увяла бы. Но, к счастью, женской доблестью природа меня не обделила — а то бы и несдобровать!»
Слушая царевну, кормилица Панама, а с нею все подруги и служанки не могли удержаться от смеха. В разгар их веселого хохота и явился во дворец проведать Нандамайю государь-отец Бахоуттуда. Еще на лестнице отчетливо услышав неурочный шум, слова царевны и голоса служанок, он сильно обеспокоился и, поспешно поднявшись в опочивальню, встревоженно спросил: «Что это за царевич, про которого тут шла речь? Откуда он явился и кто его впустил?»
На это царевна Нандамайя, не изменившись в лице ничуть, так что даже не дрогнул ни один мускул, спокойно и безмятежно отвечала: «Ах, батюшка, все это лишь сонный лепет! Мне приснилось, пока я почивала на мягком ложе. Во сне я очень испугалась и тут же пробудилась. А на самом деле не случилось ровно ничего. Все это только призрачные страхи!»
Столь простым объяснением царевна вмиг рассеяла все опасения государя. Решив, что нет причины попусту допрашивать о сновидениях, царь Бахоуттуда успокоился и тотчас удалился в свои чертоги.
А царевич Занейя, снедаемый любовным голодом, день ото дня становился все более пылким и необузданным — как говорится, «без страха и боязни шел на приступ, смело протянув десницу»! Что ни ночь пробирался он с мечом в руке в покои прелестной царевны и тайно находил приют в опочивальне Нандамайи. Но вот, коль скоро любовное блаженство царевича с царевною не прерывалось и в усердии своем они не знали меры, случилось то, что неминуемо должно было случиться: царевна Нандамайя зачала...
Посовещавшись с наперсницами, Нандамайя сговорилась, как доложить о происшедшем государю, и тут же распорядилась отослать царевича Занейю на родину, в страну Зеябуми.
Царь Бахоуттуда, узнав о случившемся, был вне себя от гнева.
«Из какой страны этот царевич и кто посмел его сюда привести? Да и как он смог пробраться во дворец царевны?» — приступил он с допросом к придворным девушкам и страже Нандамайи. «Не видели, не знаем, государь!» — был их дружный ответ.
Тогда, затаив свой гнев, Бахоуттуда попытался ласкою и участием выведать правду у самой царевны.
«Ах, государь мой батюшка, в мои покои из посторонних людей никто не проникал! — сказала ему дочь. — Но вот зато, лишь только солнце заходило и опускалась ночь, как вдруг откуда ни возьмись влетал в опочивальню диковинный шмель, который мог изъясняться человечьими словами. Он опускался на мою постель и вел такие речи: «Коли полюбишь ты царевича Занейю, благородного сына государя Наратабы и супруги его Кетани, главной царицы из Южного дворца, что правят в стране Зеябуми, коли станешь его женою, то будете вы оба, живя в любви и счастье, властвовать надо всем островом Забу!»
Так повторялось много ночей подряд. Этот шмель все прилетал, с настойчивым жужжанием кружился над моею постелью и всякий раз пускался в уговоры, не жалея ни слов, ни чувства. А я от этих его речей слабела и наконец заглазно полюбила царевича Занейю.
«Как же мне быть?» — спросила я тогда шмеля. «Без колебаний поклянись в любви к царевичу Занейе и дай согласие на встречу с ним!» — отвечал мне говорящий шмель.
В тревоге и смятении не знала я покоя и все расспрашивала странного посланца любви; он же без стеснения все повторял мне: «Люби его, люби!»
С тем вдруг и пропал... Когда же на следующий вечер закатилось солнце и опустилась ночная темнота, я задремала на мягком ложе, и тут мне явственно пригрезилось, будто на моей постели оказался неведомый царевич Занейя, стал меня ласкать и нежить, а под конец вошел ко мне... Тогда я и проснулась. Осмотрелась кругом, все обыскала, но не нашла никого. Так и решила вновь дождаться ночи. Лишь стемнело, сон с меня долой, нарочно не ложусь, уселась в ожидании. Долго так прождала. Потом уже, как стало меня клонить ко сну, я задремала, а после уснула крепко и проспала спокойно всю ночь одна-одинешенька. И больше про этого Занейю ни слуха ни духа — ни во сне его не видела, ни наяву не дождалась... Но оттого, что со мною тогда случилось, стыд меня снедает что ни день...»
Вот какую басню сочинила царевна Нандамайя. Выслушав рассказ любимой дочери, государь Бахоуттуда про себя решил, что царевич, сумевший преодолеть все кордоны, открыть все запоры и проникнуть в заповедные покои царевны, и впрямь искусен, знает магию, владеет волшебством превращения. Поэтому не худо бы разыскать его, ибо зятем он будет достойным и породниться с ним не стыдно. С этою мыслью отправил он придворных гонцов в страну Зеябуми...