Увидев, что царевна плачет, все кормилицы и няни с Махаталой во главе, все ближние подруги — и Падуматейнги, и Ятимоутта, и другие, все служанки и рабыни, как по невидимому знаку, тихо поднялись и удалились, собравшись вместе в прилегающих покоях — Сапфировом, Топазовом, Зеркальном и Хрустальном — близ парадных дверей с изображением диковинной птицы Гаруды.
«Мои могущество и слава известны миру, — размышлял тем временем царевич Эйндакоумма, — а власть моя простерлась по всему великому Забу. И прежде никогда не приходилось мне испытывать волнения, подобного тому, которое испытал я здесь, в Рубиновых чертогах на вершине Горы Ароматов... Кто станет спорить, что красотой своей, нежностью и статью прелестная царевна затмит любую из небесных фей? Однако мне кажется, что истинное чувство ее душе еще неведомо. К чему тут снова вспоминать, как я стремился к прекрасной деве, сколь желанной была заманчивая цель?! Но мне в ответ ни ласкового взгляда, ни пылкого намека: царевна холодна, величественна, недоступна. Вотще мои призывы и мольбы! Намерения ее неясны, мысли, верно, о другом... Ах, если бы хоть как-нибудь узнать, что творится в золотом ее сердечке! Может быть, оно не столь уж спокойно и даже взбудоражено слегка? Вдруг справедливы старинные предания о смелых и решительных героях, добивавшихся любви без колебаний? Может быть, и правда, что только натиск сулит победу? Чем больше слов, тем меньше пользы! И коль не поспешишь — дела не решишь!»
С такими мыслями царевич Эйндакоумма незаметно все ближе придвигался к прелестной деве, так что, наконец, они уже почти прижались друг к другу, разделенные лишь узкою дорожкой из драгоценных изумрудов...
Тогда отважный потомок Тиджамина легко коснулся атласной ручки царевны Велумьясвы, бережно взял ее в свои царственные длани и начал, ласково перебирая тонкие и нежные пальчики небесной феи, мягкие, как самый редкий шелк, с блестящими жемчужинами-ноготками, любовно вглядываться в паутинки жилок, по которым струились нити пурпурной крови, точно ажурные коралловые бусы на фоне зеленеющего моря...
Лишь силой разума и воли царевич Эйндакоумма поборол нахлынувшие чувства и укротил вскипевшее желание...
— Милые мои Ятимоутта, Падуматейнги и все другие, — чуть слышно промолвила царевна, — как всегда ушли и, верно, где-нибудь за дверью. А мне вдруг стало как-то жарко... Я вся в испарине, и даже льется пот... Возьмитесь же скорее за веера и опахала, пусть прохладный ветерок остудит этот жар!
— Ее высочество, должно быть, утомилась! — смекнула преданная Ятимоутта, услышав отдаленный шепот испуганной царевны. И, заглянув в опочивальню, придворная фея негромко проговорила: — Неужто братец и сестрица, столь лучезарные, как солнце и луна, в нежной своей беседе не пришли к согласию? Уже светает, скоро утро... Но госпожа как будто улыбнулась! Слава небесам, ведь это значит, что наши мольбы всеведущему Будде не пропали напрасно — они услышаны! Сдается мне, что отчуждение прошло и цель желанная близка!
— Ах, милая моя сестрица! — воскликнул тут царевич Эйндакоумма. — Вся любовь, вся нежность и вся страсть того, кто властвует над островом Забу, отныне только здесь и отданы тебе... Любимая, ты так прелестна, так дивен твой лучезарный лик — и нежные ланиты, и ясное чело, и рдеющие ягоды ушей. А дальше — алчный взгляд не может оторваться от тонкой точеной шейки, от соблазнительной груди, где ослепительная кожа будто вобрала всю сверкающую зелень изумруда... Нет слов, великолепен воротник, расшитый бриллиантами, он венчает жемчужные узоры легкой одежды, да, жаль, скрывает прелесть царственной груди. Тонка и безупречна талия моей сестрицы — ну, как не вспомнить древние книги о женской красоте: прелесть юной груди там сравнивалась с пламенеющим лотосом! Твои пленительные руки, точно восковые свечи, атласны, гибки, ароматны. Воистину благоуханная и девственная юность моей любимой меня уносит в далекие небесные миры, в селения натов! Нет больше сил противиться желанию — как огненная лава, страсть переполняет грудь, заветный жребий меня влечет...
Чуть приподнявшись на роскошном ложе, царевич Эйндакоумма склонился к юной своей подруге. Еще мгновение — и светоч лучезарной красоты уже сиял на ложе из кораллов, благоухающем ароматом небесного сандала. Счастливый победитель уже спешил к желанной цели — два юных тела сплелись в блаженстве брачного соития...
На этом и кончается повествование, в коем, словно в магическом зеркале, отразились поучительные события далекой старины...
