— И что, ты сжечь меня хочешь?.. Ой!..
Стрелка часов показала, что Рома немного увеличил срок облучения, увлекшись созерцанием в окно и собственными мыслями: просвечивание длилось больше минуты. Андрей Антонович пританцовывал на месте, горько стеная:
— Ой, сжег… ой, горе мое…
— Подождите, Андрей Антонович. Это не то… я… — растерялся Рома, подбегая к нему.
— Где там ждать… ой… обжег всю голову, ой!
Но Рома уже взял себя в руки. Он рассматривал лысину Андрея Антоновича так же спокойно и с таким же интересом, как осматривал бы любой другой облучаемый объект. Более того, не слушая Андрея Антоновича, Рома силой оттянул его руки в стороны, присматриваясь к обожженной коже. Вот, Рома осмотрел голову, — и, наконец, усмехнулся:
— Андрей Антонович, не ругайтесь. Все в порядке.
— Как так в порядке, охламон ты эдакий?
— Даже больше, чем просто в порядке, — продолжал Рома, — подойдите к зеркалу, посмотрите.
Заложив руки в карманы, Рома надменно смотрел, как Андрей Антонович, охая и стеная, подошел к зеркалу; как он присматривался к своему отображению в зеркале, поворачиваясь то направо, то налево. Удивительно, но Андрей Антонович уже не стонал.
В зеркале ярко видно было, как потемнели длинные пряди до этого седых волос, что свисали с лысины. Да и лысина потеряла цвет желтоватой слоновой кости, она покоричневела. Даже не притрагиваясь к ней рукой, можно было заметить, что кожа покрылась мягким нежным пушком. Это было что-то вроде наимягчайшей шерстки молодого кролика. Коричневый пушок укрыл сплошь всю лысину, он пробивался даже между старыми волосами, придавая лысине странный вид.
Рома гордо кашлянул:
— Гм… а вы еще ругались, Андрей Антонович!
Старик повернул к нему радостное лицо. Странно, но казалось, что морщин на нем стало меньше, кожа как бы разгладилась. Андрей Антонович подошел к Роме, горячо пожал ему руку:
— Вот, это действительно… спасибо! Теперь и я понимаю.
Это были какие-то неясные слова, видно было, что старик не находил нужных ему слов, путаясь и улыбаясь, и Рома понял это:
— Ладно, ладно, Андрей Антонович! Приходите в другой раз, мы еще облучим… Да вы не волнуйтесь… нет, нет, если вы уже хотите надеть эту вашу шапку, то перед будет у нее совсем с другой стороны… ага, вот теперь так. Бывайте, бывайте!
Старик будто ошалел от радости. Он вышел из лаборатории, вновь вернулся, хитро подмигнул Роме — «эге, мол, эге…» — и только после этого окончательно исчез. Рома еще раз улыбнулся, но сразу же вновь погрустнел, вспомнив об Анне. Он сел у окна, оперся на руку и задумчиво стал смотреть на двор.
Там шла работа. Рабочие проносили чувалы с зерном, вот провезли большую сеялку в направлении мастерской — видимо, что-то ремонтировать. Проехал воз, накрытый мешковиной. Где-то громко пропел петух.
Низенькая, коренастая женщина прошла мимо окна. Она повернула к Роме широкое красное лицо, посмотрела на него маленькими глазками, которые, словно изюминки, сидели над щеками, как в тесте, которое хорошо подошло. Во взгляде ее было заметно любопытство. Она поправила платок, посмотрела в сторону; потом взгляд ее вновь вернулся к Роме.
«Тю, что за пышка такая, — подумал Рома, — да еще и присматривается», — и он изменил позу, глядя теперь в другую сторону, будто заинтересовавшись чем-то.
Женщина пошла дальше. Оглянулась. Словно вспомнив о чем-то, она повернулась и быстро пошла обратно. Она будто изучала Рому, ласково на него поглядывая. Рома сидел неподвижно. И вот, он услышал ласковый голос;
— Простите, товарищ, не вы будете товарищ Рома?..
Так, коренастая женщина стояла под окном, с удовольствием глядя на Рому, и чуть приоткрыв рот в ожидании ответа.
— Да, это я, — принужден был согласиться наш герой, — а что?
— Мне говорили, что вы будете с коровами в нашем совхозе работать, — продолжала женщина, — и что вам нужно все о них знать. Вот я…
Рома широко открыл глаза:
— Так, значит, вы та самая… Татьяна?
— Ага, она самая, — радостно согласилась женщина, — Татьяна Гавриловна Гарбузенкова, она самая. А вам, товарищ Рома, уже говорили обо мне? Ах, я и не знала…
Женщина зарделась; она, кокетничая, прикрыла рукой глаза. Но они с интересом выглядывали из-под ее толстых пухлых пальцев.
«Ну и тетка, — подумал Рома, глядя на Татьяну, — видимо, такая маху не даст».
— Слушайте, товарищ Татьяна Гарбузенкова, — произнес он уже громко, — я еще не знаю, буду ли я с коровами работать, или не я. Вам, знаете, скажут. Простите, мне сейчас очень некогда.