А все возможные темы разговора забыты, а вспомнить о них некому, а разговор хромает, останавливаясь каждую минуту… Потому что — о чем говорить, когда напротив тебя сияют ласковые глаза, тебе улыбается очаровательное лицо, тебе цветут алые лепестки губ?..
И кто знает, сколько бы еще тянулась эта странная и захватывающая беседа, если бы случайно Анна не обратила внимания на аппараты, что стояли на столе:
— А это что? — спросила она.
Мистер Питерс почувствовал твердую почву под ногами.
— Это — моя новая конструкция. Это, Аннушка, чрезвычайная вещь. Я уверен, что вы такого еще не видели.
Анна усмехнулась:
— Опять что-то облучать?.. Знайте, Даниил Яковлевич ругается. Все о молоке.
— Да ничего, все станет на свое место, — рассеянно отмахнулся Мистер Питерс. — Нет, Аннушка, это совсем не то. Здесь мы никого и ничего облучать не будем. С помощью этих приборов мы будем видеть на расстоянии. Вот что.
Анна посмотрела на него удивленно:
— А разве я сейчас не вижу вас на расстоянии?..
— Нет, нет, не то. Вот, мы пойдем куда-нибудь, взяв с собой этот небольшой ящичек, — указал Мистер Питерс на прибор, стоявший на столе. — А этот, — указал он на большой аппарат, который стоял в углу лаборатории, — включим, уходя. И тогда вот на этом экране ящика, который мы взяли с собой, мы увидим все, что происходит здесь, в лаборатории. Андерстенд-ю, понимаете?
Очевидно, разговор про новые аппараты окончательно направил Мистера Питерса на его обычные рельсы, что он даже употребил английское выражение. Однако, Анне это не помогло. Она посмотрела на него широко открытыми глазами и ответила чистосердечно:
— Нет, не понимаю…
— Так это же очень просто. Ну, вот этот большой прибор в углу, что смотрит прямо в комнату своим объективом, будет пересылать изображения. Те картинки, которые попадают в его, так сказать, глаза. А этот аппарат будет принимать их. Будет проектировать на экран. И все. Понимаете теперь, Анечка?
— Нет, — вздохнула она. — Мне очень неприятно, что я такая бестолочь, но… но я ничего не понимаю…
Лицо Анны было такое печальное, что Мистер Питерс не выдержал:
— Не так, не так. Не вы бестолочь, а я. Вот дурак, не умею как следует объяснять! Что бы такое сделать?
Глаза его перебегали с одного предмета в лаборатории к другому, словно ища помощи. Наконец, он решился.
— Слушайте, Аннушка, давайте мы пойдем куда-нибудь, взяв с собой этот телевизор.
— Как?
— Телевизор, прибор, который принимает изображение. Будем смотреть, что он будет показывать нам. А, тем временем, я вам все объясню. Оно на практике лучше получится… Сейчас, сейчас!
Мистер Питерс включил генератор, повернул какие-то ручки на приборе, что стоял в углу. Анна с интересом следила за его движениями. Большие лампы на приборе засияли ровным оранжевым светом. В одной из причудливых стеклянных груш что-то переливалось — словно разреженное голубое пламя. Оно играло, оно плескалось в тонких стеклянных стенках, омывая их изнутри. Это походило на красивый фокус. Тем временем, Мистер Питерс регулировал прибор, поворачивая его ручки, реостаты, катушки:
— Сейчас, сейчас, — бормотал он, — одну минутку…
Пламя в груше переливалось. Оно плескалось вверх, оно медленно меняло свой цвет на более светлый, оно становилось почти белым с едва заметным голубоватым оттенком. Наконец, пламя успокоилось. Оно выбросило в сторону тоненький огненный язычок, который, вибрируя, застыл на широком боку груши. Он то стоял спокойно, то молниеносно пробегал по стеклу, рисуя на нем сложный, тонкий и красивый узор.
Мистер Питерс повернулся к Анне:
— Готово! Пошли.
Он взял второй прибор, и они вышли из лаборатории. Уже в коридоре Анна остановилась и спросила неуверенно:
— А дверь вы не будете запирать? Ведь кто-то может войти и помешать?..
— Так это же мне и нужно, чтобы кто-то вошел. Мы с вами все увидим — и кто войдет, и что он будет делать в лаборатории, — весело ответил Мистер Питерс. — Однако, куда бы нам пойти?.. Чтобы недалеко и никто не мешал?.. А, пойдем в клуб. Там сейчас никого нет. Правда?
— Правда, — согласилась Анна.
Однако, дойти до клуба без помех им не повезло. У дверей клуба их встретил грозный Даниил Яковлевич. Фуражка его была глубоко надвинута, выражение лица было подчеркнуто строгое. С ним был Олесь, — мрачный и усталый. Даниил Яковлевич что-то говорил Олесю, но, увидев Мистера Питерса, обратился к нему: