Да и было чему удивляться. Оба они стояли возле коровника, — там Анна бывала до того десятки раз, ни разу не оставаясь дольше, чем задерживали ее дела. Андрей Антонович пришел сюда во второй раз. Однако — бывал же он до этого в коровниках?.. Что же случилось теперь?
Вот выбежала взволнованная Татьяна Гавриловна. На ее лице был отчаяние. Она всплеснула руками:
— Просто не знаю, что и делать, Анна, — сказала она торопливо, — прибывает и прибывает. И когда остановится — неизвестно.
— А что говорит Рома? — спросила Анна.
— Он и сам растерялся. Говорит «это чертово излучение слишком мощное»… Говорит: «оно такое ак… акты..» никак не произнесу этого слова.
— Активное? — догадалась Анна.
— Ага, ага. Ак… активное. Оно самое. Ну что мне делать?.. И посуды свободной уже нет.
— Пусть в бочки сливают, — подал реплику Андрей Антонович.
— Придется, видимо, — и Татьяна Гавриловна побежала дальше, колыхаясь на ходу всем своим крепким, широким телом.
Андрей Антонович почесал нос:
— М-да, — сказал он задумчиво, — это, значит, целая загвоздка. Ну, пошли, может, его поубавилось…
— Эй, поберегись! — раздался около них возглас.
Двое рабочих везли на повозке несколько больших бидонов.
— Что, льет? — спросила у них Анна.
Они не ответили. Один из них только махнул рукой — не спрашивай, мол.
Странное зрелище в коровнике могло поразить любого. Одна за другой, в своих станках, стояли большие коровы. Нет, они не только казались большими, они действительно выросли за эти дни. Облучение точно пошло им на пользу. Но не в этом было дело. Около каждой коровы сидела доярка — и не было среди них ни одной, что не работала бы. Хотя, с другой стороны, это вряд ли можно было назвать настоящим доярским трудом.
Анна хорошо видела, как доярка, ближайшая к ней, только успевала дотрагиваться пальцами до сосков — и сразу же с сосков прыскала струйка густого молока. Доярка делала не больше десятка прикосновений — и подойник был уже наполнен до краев, молоко стекало на землю. Тогда доярка кричала:
— Подойник!.. Подойник!
К ней подбегал рабочий с пустым подойником, отбегал в сторону, сливал молоко с подойника в бидон, — и стремглав летел туда, откуда доносилось новое отчаянное:
— Подойник!.. Подойник!
А коровы медленно жевали сено, время от времени поворачивая головы назад и удивленно, туманно поглядывая туда, где из их сосков вытекали реки молока. Коровы посматривали назад своими умными глазами, словно пытаясь убедиться, что кто-то следит за этим молочным взрывом, — и отворачивались вновь к яслям. Что они могли сделать еще? Ведь не в их воле было гигантская подойка.
Вдоль яслей промчался запыхавшийся Олесь. Он кричал:
— Воды!.. Воды давайте пить вволю… Пусть пьют, потому что иначе им может быть плохо.
Рабочие несли ведра с водой. Они подносили их коровам; те пили жадно, не отрываясь. Казалось, что вода, выпитая коровами, почти сразу же превращалась в них в густое молоко — и лилась из сосков в подойники река молочная беспрерывно.
Анна поймала Олеся за полу пиджака:
— Что же будет дальше, товарищ Олесь? — спросила она.
— А разве я знаю? — отозвался тот. — Будет лить, пока не кончится действие. Сейчас, Аня, сейчас…
Он побежал дальше, заметив, что какая-то корова осталась без воды. Распорядившись и проследив, чтобы корове действительно дали тотчас же большое ведро воды, Олесь вернулся обратно. Он заметил, что к Анне подошел Даниил Яковлевич. Директор задумчиво разглядывал, словно изучая, что происходило вокруг него. Он подошел к ближайшей корове, остановился около нее, положив руки за спину. Пальцы его перебирали пучок сена, он смотрел на корову неотрывно.
Анна и сама видела, как дрожала время от времени корова. Это дрожание начиналось около головы. Словно мощная волна возникала там, под блестящей чистой кожей коровы. Волна возникала там — и бежала дальше, по спине, по бокам коровы, которая не в силах была сдержать это дрожание. Что-то тревожило животное, — но она, не отрываясь, хватала сено, несколькими движениями мощных челюстей прожевывала его и глотала, глотала. Время от времени корова тянулась к ведру с водой, выпивала с половину его — и снова принималась хватать корм.
Это было почти страшно — это безостановочное уничтожение корма. Будто уже не животное стояло здесь, а какая-то усовершенствованная машина для преобразования сена и воды в непрерывную струю молока…
Анна услышала, как Олесь спросил у работницы:
— Измеряли температуру давно?