— Полвитка?..
— Да. И ни на один градус больше. А почему у нас много потерь?.. Почему мы не можем работать на полную мощность? Почему мы не можем настраиваться на первую попавшуюся высокую частоту? А?
Молчание. Рома спрятал глаза, опустив их вниз.
— Потому, что у нас для самоиндукции служит, кроме нашего полвитка, еще и каждый миллиметр наших проводников. Да и этого еще мало: по нашей старой схеме, старому принципу добывания ультракоротких волн, — мы не сможем все равно получить такую мощность, которая нам нужна. Томсоновский контур тут неприменим.
— Какой?
— Томсоновский, говорю. Ну, этот, который состоит из емкости и самоиндукции… тю, да разве не тебе я все время объяснял, что такое контур? Ой, горе мне с такими помощниками!
Он махнул рукой.
— Слушай, несчастное создание. Слушай! Томсоновский контур — прочь. И весь старый принцип — долой. Катушку, емкость, старую лампу — к черту. И переходим на совершенно новое. Понимаешь — совершенно новое. Переходим на…
Мистер Питерс сделал паузу и закончил:
— На эффект магнетрона. Вот!
Глаза его блестели, лицо пылало, как в лихорадке.
— Слушай, слушай внимательно. Это же чрезвычайно просто, гениально легко. Ну, вот ты знаешь, что в лампе с катода, с нити накала к аноду течет ток высокого напряжения? Электроны отрываются от катода и хаотично летят к аноду. Это нормальная картина. А когда мы поставим катод и анод в магнитное поле? Что тогда?
Рома скромно молчал. Но Мистер Питерс и не ожидал ответа:
— Тогда электроны будут направленно лететь к аноду. Если же мы дадим достаточно мощное магнитное поле, то они, электроны наши, даже не долетят до анода, а упадут вновь на катод. Ага?
Рома поднял глаза: что же, мол, из этого?..
— Несчастный! Если мы будем изменять мощность магнитного поля, то у нас ток между катодом и анодом будет то возникать, то исчезать. А это и будут колебания высокой частоты. А взяв их гармонику, мы получим еще большую частоту…
Рома не выдержал и зевнул. Его голова готова была лопнуть. Столько электро- и радиотехнической премудрости воспринять сразу он не был способен. Видимо, его зевота выразила это совершенно недвусмысленно: Мистер Питерс безнадежно скривил лицо.
— Не о чем мне с тобой говорить, обыватель ты никчемный… Вот когда сделаю, тогда посмотришь. Рот разинешь-то от удивления. А теперь — хватит разговоров. Надо делать. А ну, начинай. Чтобы через полчаса от нашего генератора не осталось и воспоминания. Строим новый…
— Мистер Питерс, а если не получится?
— Трус! Несчастный оппортунист! Не может не получиться. Начинаем!
Так начались события новой великой эры, которую смело можно было бы назвать «эрой изобретения Мистера Питерса». Потому что действительно, эта эра, начавшись почти с шутливого разговора Мистера Питерса с Ромой, развернулась дальше в ослепительный фейерверк новых поразительных изобретений и открытий. Лист бумаги, на котором сделал свой поспешный рисунок Мистер Питерс, вместе с его записной книжкой, — должны были войти в число самых драгоценных вещей в музее развития новой техники.
Однако, не будем опережать событий, пусть идет все своим чередом. Наша же роль — всего лишь спокойно, сдержанно и объективно записывать все то, что касается этой странной истории, этих чрезвычайных событий, этой невероятной цепочки фактов.
С того момента и до поздней ночи Мистер Питерс и Рома переделывали генератор. И Рома, крайне увлеченный делом, поверив в огромный вес и важнейшую роль этой работы, впервые за все время опытов в этой лаборатории более-менее спокойно смотрел, как Мистер Питерс непринужденно съел большую половину его облученного мяса и запил облученным молоком. Более того, Рома и сам поступил также, потому что почувствовал, в конце концов, сильный голод. А Мистер Питерс еще и мурлыкал:
— Друг мой, ешь, пей. Не в этом мясе, не в этом молоке счастье. Мы с тобой еще наоблучаем тонны мяса и озера молока. Дай только наладить генератор. Горы мяса и моря молока. Эвереста, Гауризанкары мяса, Ниагары, Атлантические океаны молока… ха, наоблучаем сколько угодно!
Они работали, не отрываясь ни на минуту. И, даже когда в лабораторию зашли Олесь и Рая, и принесли с собой острый и радостный запах морских волн, красного солнечного заката и свежего соленого ветра, — даже тогда Мистер Питерс с Ромой не посмотрели с завистью на Олеся и с благоговением на Раю. Они были слишком заняты. Олесь спросил:
— Что это будет?
— Видишь, переработка — и все, — ответил Рома.