— Когда я запою, меня всюду сразу берут к себе на воспитание, — сообщил в заключение Иван Иваныч.
— Так вот ты какой! Ну тогда это дило без освежения разума не разжувати, — объявил Дед и велел своим хлопцам взять пойманного ими «зайца» с собой в отряд.
После разгрузки самолета партизаны возвращались с аэродрома в свой лесной лагерь на подводах. Дед, ехавший верхом, по дороге соскочил с коня, передал повод ординарцу и подсел на подводу к Ивану Иванычу. Тот уже во весь голос распевал собравшейся вокруг него толпе пеших и конных:
Оглянувшись на Деда, он замолк.
— Давай, давай! Чего замолчал? — буркнул Дед.
— А я вам лучше стихотворение прочту. Сам сочинил его под Ростовом на конкурс фронтовой газеты. — Иван Иваныч вздохнул. — Эх, жаль, ответа из газеты не дождался: бомба жахнула — и меня с копыт долой. В санбате очнулся, гляжу, и командир, мой воспитатель, рядом лежит забинтованный. Он потом меня уговаривал в Ташкент поехать к его матери, говорил, довольно тебе, сирота, по фронтам мыкаться, она тебя как родного сына примет.
— Чего ж не поехал? — спросил Дед.
Иван Иваныч только плечами пожал — какой ему интерес в тылу околачиваться — и, тряхнув головой, стал читать свои фронтовые стихи:
Дочитав стих до конца, сказал:
— А ведь правда, здорово у меня получилось?
— Здорово, — признал Дед. — Звонко пишешь и поешь, но все же я не могу разжувати, яким ветром тебя до нас занесло. Давай дальше докладывай.
Оказалось, что из госпиталя Ивана Иваныча послали на воспитание в какой-то запасной полк. Неохота ему было сидеть в запасе — скукота! Но на его счастье, в одном вагоне с ним ехал командир кавалерийского полка, тоже возвращавшийся из госпиталя. Услышав, как он поет «Сулико», подсел к нему, стал расспрашивать, откуда и куда едет, и посочувствовал: «Конечно, чего тебе в запасе сидеть? Поезжай со мной в корпус Доватора, будешь моим воспитанником и ординарцем». И он поехал.
— Я думал, что в кавалерии будет еще поинтереснее, чем в артиллерии, но оказалось — скукота: в бой командир не пускает, одно дело — чисти ему лошадь и сапоги. А тут как раз кавполк остановился рядом с аэродромом, и слух дошел до меня, что самолеты с него летают к партизанам. Вот я и надумал податься к вам.
О том, как он ухитрился тайком забраться на самолет, Иван Иваныч не стал докладывать: пустое дело для него — воспитанник авиачасти, он был своим человеком на аэродромах.
— Вот теперь я вже усе разжувал и бачу, який ты ловчила, — сказал Дед и, обратившись к партизанам, толпой следовавшим за подводой, спросил: — Ну як, хлопцы, берем Иван Иваныча на воспитание?
Никто, конечно, не стал возражать: хлопец, видно, что надо — огонь, воду и медные трубы прошел.
Теперь вернемся от минувших уже дней к текущим, как говорят, событиям.
— Кто же это тебе фонарь повесил под глазом? — спросил Дед.
Иван Иваныч махнул рукой:
— Да это я сам ночью стукнулся, налетев на дерево.
Дед погрозил ему кулаком.
— Ну шо там за паника? Докладывай, — сказал он.
Связной, сорвав с головы буденовку, вынул из-за отворота ее клочок газетной бумаги и протянул Деду. Прочитав донесение командира заставы, Дед загорячился:
— Шо вин тут нацарапал? Ну и писанина же! Танки идут! А скилько их, сосчитать не мог, очи повылазили от страха. От же мне паникер!..
Быстро остыв, он спросил у связного, где сейчас застава.
— Тикает, — ответил тот.
— Ну и правильно делает, — сказал Дед. — Тикать из города надо, но только без паники, согласно намеченному плану, а то головы поотрываю! — И, послав Васюху разыскать начальника штаба, он стал сгребать со стола бумаги и запихивать их в карманы — пусть потом в штабе разбираются в них.
Ким сидел с Валей на бревнах в укромном уголке, отделенном от двора сараем, а от соседней усадьбы — сохранившимся еще тут высоким дощатым забором. Он уже объяснил, как надо распространять им с Олей листовки и вообще как надо вести себя, чтобы не попасться. Главное — язык держать всегда за зубами, никому ни гугу, и матери, конечно, ни в коем случае. Кроме Петруся, с которым он сейчас договорится о связи с отрядом, никто ничего не должен знать, иначе им каюк — у немцев разговор короткий.
Обо всем Ким быстро договорился. Валя сказала, что она все понимает, и теперь он ожидал Олю, которую послал разыскать Петруся и сказать ему, чтобы сидел у себя на огороде, — скоро придет к нему. С минуту на минуту стрельба на окраине города могла оповестить о подходе немцев, и Кима беспокоило, успеет ли он побывать у Петруся, но он не хотел, чтобы Валя заметила это. Прислушиваясь, спокойно ли в городе, он навертывал на палец свои разлохматившиеся на лбу волосы, делая вид, что задумался, или же с самым беззаботным видом поглядывал вокруг.