Здесь было огромное скопление техники и людей, грохотали зенитки, отгонявшие немецкую авиацию.
Я подумал: «Не стоит нам лезть в толчею общей переправы, лучше форсировать реку самостоятельно, где-нибудь в стороне». Хотелось на этот раз переправиться на тот берег первым. Комбат одобрил мой план. Командир полка разрешил, и я отправился с двумя бойцами на поиски подсобных средств переправы. Нам не очень повезло — удалось найти на берегу только старую и худую, наполовину затонувшую лодку с одним веслом. В нее могло сесть пять бойцов. Я подсчитал, сколько ездок надо сделать, чтобы на одной этой лодке перевезти через Десну весь батальон, решил, что все-таки мы будем на том берегу раньше, чем другие батальоны, приказал готовить плоты для пушек и послал связного к комбату передать, что можно переправляться.
Тут был небольшой лесок, к нему вела лощина. По этой лощине начали повзводно подтягивать ко мне роты. Бойцы вытащили на берег найденную лодку, проконопатили ее и для прочности оплели ивовыми прутьями.
Когда все было готово, я спросил у бойцов, пришедших для переправы, кто умеет грести. Грести умел только один боец. Это был сухопутный, как у нас говорили, матрос Дорохов, человек пожилой, служивший во флоте чуть ли не во времена Порт-Артура. Он ходил всегда какой-то взъерошенный, присматривался, приглядывался ко всему с большим любопытством, будто был удивлен, что на войне сейчас совсем не так, как было в его времена: и пушки другие, и люди не те. Каким образом попал он в армию, не знаю — возраст его был уже не призывной; может быть, он как-нибудь перехитрил военкомат. Мы все собирались отправить его в тыл, по закону его надо было демобилизовать, но поговоришь с ним и махнешь рукой:
— Ладно, оставайся, отец, посмотри, как народ сейчас воюет.
С тех пор как началось наступление, Дорохов больше всего боялся, как бы ему не отстать от части. Никто так не следил за своими ногами, как этот бывший матрос. Объявляется привал, другие тут же, где остановились, ложатся и — минуты не пройдет — храпят уже, а Дорохов прежде всего разуется, развесит на кустике портянки и давай поглаживать да потирать ноги.
— Эх, ребята, мне бы велосипед достать! — говорил он. — Мечта моя — на велосипеде воевать.
Как-то мы захватили у немцев несколько офицерских велосипедов. Один из них решили подарить Дорохову. Большей радости для него не могло быть.
— Теперь, — говорил он, — я уж, ребята, от вас не отстану.
К Десне Дорохов прикатил на велосипеде, раньше всех из всей роты был на переправе.
Когда я спросил, кто умеет грести, Дорохов на радостях, что он оказался тут самым необходимым человеком, забыл про воинский порядок, закричал:
— Иван Николаевич, я могу!
— Если можешь, вози, — сказал я. — Потом тебя кто-нибудь сменит.
На берегу началась подготовка плотов для пушек. А Дорохов стал возить бойцов. Противник не ожидал нас здесь. Дорохов перевез на тот берег около взвода с двумя пулеметами раньше, чем немцы заметили нашу переправу. Потом он возил уже под огнем артиллерии и минометов, поднявших на Десне бурю. Некоторые бойцы, не умевшие плавать, впервые попавшие на большую реку, да еще в утлой лодочке, ночью, изрядно струхнули — хватались друг за друга, мешали грести. Дорохов, перекидывая весло с одного борта на другой, покрикивал:
— Ниже головы, ниже!
Лодку сильно сносило течением. Бойцы с берега кричали:
— Отец, давай лодку сюда!
Несмотря на сильное течение и обстрел реки, старик, как за пятачок на переправе, давал лодку всегда к одному месту. После десятка с лишним ездок Дорохов вылез из лодки, задыхаясь, сел на берег.
— Ну что, старик, хватит с тебя? — спросил я.
— Больше не могу, сил нет, — с трудом сказал он.
Я тут же написал характеристику для представления его к ордену и опять спросил бойцов, ожидавших своей очереди на переправу:
— Кто умеет грести?
Так как и на этот раз умеющих грести не было, я сказал:
— Буду перевозить сам, только предупреждаю: канителиться не люблю.
Чтобы ускорить переправу, я не стал подъезжать к определенному месту, как Дорохов; бойцы бегали за мной по берегу, влезали по грудь в воду, хватали лодку, подтягивали и отталкивали ее.
Не знаю, кто это сказал, что Десна тихая река. Она мне показалась совсем не тихой. С каждой ездкой течение относило нас все ближе к общей переправе, к центру боя. Луна светила вовсю. Я поглядывал на небо — хоть бы одно облачко прикрыло ее! Противник видел нас, обстрел усиливался.
Лодку сильно качнуло. Один боец вывалился, другой хотел его поддержать и тоже вывалился. Я вижу, что они держатся на воде, гребу дальше. Они плывут за мной, кричат, просятся в лодку, я отвечаю: