Насильно тебя увезу, а цыган
Вздерну в лесу на деревья
И заживо Джонни Фо твоего
Сожгу посреди кочевья!
Сказали цыгане: — Пятнадцать мужчин
Погибнут из-за минутной
Прихоти сердца графини одной,
Прекрасной и столь же распутной!
— Цыганскому славному парню, мой граф,
Дай лучше десять гиней,—
Сказала она, — и держи под замком
Меня до скончания дней!
Юный Уотерс
Студеный вихрь под рождество задул с пустых полей,
И стали круглые столы утехой королей.
Из башни королева вниз глядела поутру
На то, как рыцарство и знать стекались ко двору.
Под сводом городских ворот, собой хорош на диво,
Уотерс юный на коне проехал горделиво.
Скакун, подкован серебром и золотом червонным,
По мерзлой почве колотил копытами со звоном.
Перед хозяином своим бежали скороходы.
Дружина мчалась на лихих конях одной породы.
Куницей был парчовый плащ подбит — от непогоды.
Тогда, Уотерса узрев и весь его эскорт,
У королевы невзначай спросил коварный лорд:
— А есть ли кто-нибудь один между шотландской знатью,
Что прочих рыцарей затмил красой лица и статью?
— Лордов и лэрдов у нас не счесть, но рождества кануном
Клянусь я, никто из них не идет в сравненье с Уотерсом
юным.
Разгневался вдруг венценосный супруг и молвил, задет за
живое:
— Пристойнее было б меня исключить, будь он даже
прекраснее вдвое.
В народе король Шотландии слыл завистником и
ревнивцем.
Добавил он: — Как ты посмела сравнить меня с этим юным
спесивцем?
— Но ваше величество, вы — не лорд, не лэрд, а
шотландский король!
— Тем более он из-за слов твоих земную покинет юдоль.
Схвачен был юный Уотерс. По городу, цепи влача,
Шел он в темницу, чтоб завтра погибнуть от рук палача.
— В мороз и метель по Стирлингу я проезжал второпях,
Но никогда по Стирлингу не проезжал в цепях.
Я проезжал по Стирлингу сквозь ветер, ливень и град,
Но не проезжал по Стирлингу, чтоб не вернуться назад!
Сэр Роланд
Когда он тихо стукнул в дверь к прекрасной и неверной,
Она откинула засов с поспешностью чрезмерной.
— Входи, мой трижды желанный жених! Не надо нам
разлучаться:
Мы вместе отпразднуем эту ночь, а завтра поедем венчаться.
— Сегодня, — сказал он. — Канун Всех Святых, великого дня
навечерье.
Мне снилось, будто моей борзой вонзила ты нож в подреберье.
Мне снилось, — борзую мою убив, ты подошла к изголовью
И меня, своего жениха, обрызгала алой кровью.
Роланд по лестнице в башню взошел, но горница девы
прекрасной
Казалась угрюмой и мрачной ему в ночи глухой и безгласной.
— Зачем не горят в этой башне огни? Светильник — и тот
погашен!
— Сними свою перевязь, меч отстегни. Предпраздничный сон
твой не страшен.
В сумрачной башне есть ход потайной. Мой друг, не тревожься
напрасно.
Влюбленной чете милей в темноте. Нет нужды, что полночь
безгласна.
*
На милю едва удалился конь от городской стены,
Как рослый и статный всадник возник пред ней в сиянье луны.
С дороги пыталась она свернуть направо или налево,
Но всадника меж собой и луной все время видела дева.
Его нельзя было ни нагнать, ни обминуть стороной.
И, словно черный агат, под ним лоснился конь вороной.
— О рыцарь достойный, коня придержи, чтоб деве в беде помочь.
Тем самым любовь ее заслужи в эту святую ночь!
Статный седок на своем вороном ехал молча, хоть плачь.
Он — впереди, она — позади. Он — медленно, дева — вскачь.
Гнедой с вороным поравняться не мог. Плетью исхлестанный,
в мыле,
Он под всадницей изнемог от этих бесплодных усилий.
Статный рыцарь подъехал к реке у самого мелководья.
Он молча сдержал вороного коня и отпустил поводья.
Сказал он: — Река темна, глубока и схожа с девой бездушной.
Зачем же рыцарь по ней плывет, воле ее послушный?
Она сказала: — Река слывет подобьем девы бездушной,
Но верный рыцарь по ней плывет, воле ее послушный.
Деву на стрежень выносит гнедой, а вороной — мужчину.
И стали, подхвачены темной водой, они погружаться в пучину.
— Волна захлестнула мои башмаки! Дошло до колен
полноводье.
Во имя творца, перейми жеребца! Из рук ускользают поводья.