Хватился Хавбор стальной брони,
Меча с отменной чеканкой.
Из-под подушки были они
Похищены злой служанкой.
«Хотя украден мой добрый меч
И с ним стальная кольчуга,
Клянусь тебе, Сигнильд, нашим врагам
Нынче придется туго!»
Храбрый Хавбор людей короля
Укладывать стал полукружьем.
Покуда в кровати хватало досок,
Служили они оружьем.
У терема Сигнильд народ полег.
Была жестокая схватка.
Хавбор ударами рук и ног
Сшиб молодцов три десятка.
Надели на Хавбора наконец
Две пары железных пут.
Но их без труда разорвал удалец,
Что твой соломенный жгут!
А тут — лихоманка ее возьми! —
Служанка сказала в голос:
«Крепче оков на Хавбора нет,
Чем Сигнильд прекрасной волос!
Волос ее золотой разорвать
Не смогут Хавбора руки:
Скорей разорвется сердце его
От неизбывной муки!»
В надежде, что Хавбор, сын короля,
Такого не стерпит злосчастья,
У Сигне волос берут золотой
И Хавбору вяжут запястья.
Не может он разорвать волосок
Девы, нежно любимой.
Скорей разорвется сердце его
От скорби неутолимой.
«Сигнильд, как только увидишь меня
У замка висящим на древе,
Должна ты, любовь и верность храня,
Зажечь свою башню в гневе».
«Хавбор, если ты будешь убит
У отца моего в поместье,
Всем виновным возмездье грозит
С их невестами вместе».
Стали прилаживать петлю на сук.
Тогда королевич удалый
Сказал: «На месте моем повесьте
Сначала плащ мой алый!
Повесьте из пурпура сшитый плащ,
А я, молодец досужий,
Еще полюбуюсь, как будут меня
Оплакивать женщины вчуже».
Алый плащ меж зеленых чащ
Видит Сигнильд на древе,
И башню свою, чтобы там сгореть,
Она поджигает в гневе.
Сухие стропила вспыхнули вмиг
И тростника вязанки.
В башне Сигнильд сгорели с ней
Подруги ее и служанки.
Хавбор сказал: «Напоследок взгляну
На мир — каков он есть?»
От пламенеющей башни очей
Не мог королевич отвесть.
«С древа снимите мой пурпурный плащ
Что толку висеть ему?
Тысячу жизней пускай мне сулят —
Я и одной не возьму!»
Увидя издали черный дым
И ярый пламень пожара,
Сивурд-король спросил молодцов:
«Отколь взялась эта кара?»
Горькие слезы в ответ полились
Из глаз молодого пажа:
«Так доказала свою любовь
Сигне — моя госпожа!»
«К башне бегите немедля —
Сигнильд не дайте сгореть!
Хавбора выньте из петли —
Не дайте ему умереть!
Знать бы мне, сколь их любовь сильна,
Был Сивурд-король безутешен,—
Я отдал бы датский престол за то,
Чтоб Хавбор не был повешен!»
Хотя отовсюду сбежался народ,
Нельзя было им помочь.
В петле погиб королевский сын,
В огне — королевская дочь.
Жаль было юной четы до слез!
А ночь спустя, спозаранку
Схватили и в черную землю живьем
Зарыли злую служанку.
Оге и Эльсе
Три девы сидели в светлице:
Две — пряли златую нить,
А третья не уставала
О мертвом слезы лить.
К прекрасной Эльсе с дороги —
Тому немного дней —
Заехал рыцарь Оге
И обручился с ней.
Он златом с ней обручился,
Едва ступив на порог,
И в первое новолунье
В землю сырую лег.
Эльсе ломала руки.
Невесты жалобный стон
И горьких рыданий звуки
В могиле услышал он.
Поднялся рыцарь Оге.
На плечи взвалил с трудом
Свой гроб и с бременем тяжким
К невесте отправился в дом.
Он стукнул в двери гробом,
А не рукоятью меча,
Которой стучался прежде,
Обернув ее в мех плаща.
«Открой мне, прекрасная Эльсе!»
«Открою, во имя Христа,
Если имя назвать Христово
Вправе твои уста!»
«Встань, благородная Эльсе!
Впусти своего жениха.
По-прежнему имя Христово
Назвать я могу без греха».
Эльсе встала с постели
И дверь отперла мертвецу.
Слезы у девы бежали
По белому лицу.
Она ему кудри чесала,
Гребень взяв золотой:
Расчешет прядь — и омоет
Ее горючей слезой!
«Рыцарь Оге, мой милый!
Поведай, возлюбленный мой,
Как лежишь ты на дне могилы,
Объятый кромешной тьмой?»
«Под землей, в гробу моем тесном,
Где сырость и вечная мгла,—
Мне как в раю небесном,
Если ты весела!»
«Мой милый, с тобою вместе,
На дне могилы, во мгле,
Нельзя ли твоей невесте
Лежать в сырой земле?»
«С тобою крестная сила!
Спаси тебя крест святой!
Как пекло, зияет могила
Зловещей своей чернотой.
Когда твой плач к изголовью
Доносится ночью и днем,
Мой гроб запекшейся кровью
Наполнен и тяжко в нем.
Над моим изголовьем зелье
Коренится, в грунт углубясь.
На ногах, в моем подземелье,
Повисают змеи, склубясь.
Но если песня сорвется
Ненароком с любимых уст,
Внутри моей могилы
Зацветает розовый куст.
Крикнул петух черный.
Затворы с вечности врат
Упали, и в мир тлетворный
Вернуться спешит наш брат.
Крикнул петух белый,
Ранней зари певец.
В свой дом затравенелый
Вернуться должен мертвец.
Крикнул петух рыжий.
Это — усопшим знак,
Что месяц клонится ниже
И мешкать нельзя никак!»
Взвалил он гроб на плечи
И сквозь дремучий бор
Побрел с ним через силу
В церковный двор.
Эльсе, в тоске и тревоге,
В этом лесу глухом
Шла за рыцарем Оге,
Мертвым своим женихом.
И выцвели, как только
Вступил он в церковный двор,
Его златые кудри,
Всегда ласкавшие взор.
«Взгляни, дорогая, на небо,
На звездный его венец!
Душа твоя взвеселится,
Лишь ночи наступит конец».
На небо взглянула Эльсе,
На звездный его венец,
И не увидела дева,
Как в землю ушел мертвец.
Горюя, домой вернулась
Эльсе в предутренней мгле
И в первое новолунье
Лежала в сырой земле.