— Хорошо, хорошо, — поспешно сказал бай, ухмыляясь в бороду. — Гони за мной осла.
Возле дома бая Айна-кыз спросила:
— Дяденька, где привязать «твоего» осла?
Удивлённый покорностью девочки, бай молча указал ей на столб посредине двора. Айна-кыз привязала осла и потребовала плату. Бай протянул ей с усмешкой две теньги, но Айна-кыз сказала ему так:
— Дяденька, ты купил у меня дрова «вот так, как есть» и получил осла вместе с дровами, но и ты обещал отдать деньги тоже «так, как есть». Я хочу получить кроме двух монет ещё и твою руку.
Бай в первое мгновенье опешил от таких слов девочки, а потом набросился на неё с бранью и угрозами, но Айна-кыз ему не уступала. Тогда они отправились на суд бия.
Бий выслушал их, но на этот раз сколько он ни гладил бороду, сколько ни поглядывал на шёлковый халат, ничего не мог придумать, чтобы выручить бая. Решение его было таково: покупатель должен отдать девочке две теньги за дрова и пятьдесят червонцев как выкуп за свою руку.
Бай рассвирепел и готов был отказаться и от дров, и от хромой клячи, и от осла, но было уже поздно.
Отдавая деньги Айна-кыз, он сказал:
— Ты перехитрила меня, девчонка, но не вздумай перед кем-нибудь хвастать этим. Не угнаться воробью за соколом. Всё равно я умнее тебя. Хочешь убедиться? Что ж, побьёмся об заклад. Давай расскажем перед бием по одной самой удивительной, самой невероятной истории из своей жизни. Чей рассказ бий признает лучшим, за тем и победа. И ещё запомни: если кто из противников не поверит рассказу и назовёт рассказчика лжецом, тот сразу проигрывает. Согласна попытать счастья? Я ставлю пятьсот червонцев, а ты можешь поставить за себя свои пятьдесят…
— Я согласна, дяденька, — отвечала Айна-кыз, — и ставлю за себя свою голову.
Бай подмигнул бию и начал рассказ:
— Как-то нашёл я в кармане три пшеничных зерна и выбросил их за окно. Вскоре выросла у меня под окном пшеница, да такая густая и высокая, что всадники на верблюдах и лошадях плутали в ней, бывало, по нескольку дней. А однажды произошёл такой случай. Сорок лучших моих козлов забрели в пшеницу, да там и пропали. Сколько я ни звал их, сколько ни искал — исчезли козлы без следа. Наступила осень, пшеница поспела. Сжали её мои работники, но и костей козлиных не заметили нигде. Потом обмолотили пшеницу, смололи: о козлах тогда уже все забыли. Раз я попросил жену испечь мне свеженькую лепёшку, а сам уселся читать коран. Вот вынула жена лепёшку из огня и подаёт мне. Я отломил кусочек и стал жевать. Вдруг как закричит у меня во рту кто-то по-козлиному — я и рот раскрыл… И тут прыг у меня изо рта один козёл, другой, третий — все сорок козлов — и давай скакать по корану. И до чего же разжирели мои козлы: каждый был как четырёхлетний бычок.
Когда бай умолк, даже бий неодобрительно покачал головой, но Айна-кыз и бровью не повела.
— Дяденька, — сказала она, — вижу я, что рассказ твой — чистейшая правда. С такими умными людьми, как ты, случаются происшествия ещё мудрёнее. Выслушай же теперь мои слова.
И Айна-кыз стала говорить:
— Однажды я посадила посреди своего аула хлопковое зёрнышко. И что же случилось? На другой день в этом месте поднялся хлопковый куст до самых облаков, и тень от него легла на расстояние трёхдневной езды. Когда хлопок созрел, я сняла его, очистила и продала. На вырученные деньги я купила сорок наров, навьючила их дорогими тканями, и старший мой брат повёл караван в Бухару. Уехал брат, и три года не было от него никаких вестей, а недавно дошёл до меня слух, что он был ограблен в пути и убит каким-то чернобородым человеком. У меня не было надежды найти убийцу, но случай помог мне: я дозналась теперь, что убийца — это ты, так как вижу на тебе шёлковый халат моего несчастного брата.
Когда Айна-кыз произнесла последние слова, бий так и подскочил на своём месте, а бай так и уселся на пол. Как теперь быть? Сказать, что девочка лжет, так придётся отдать ей по уговору пятьсот червонцев; сказать, что она говорит правду… тогда ещё хуже: девочка потребует выкуп за убитого брата да, кроме того, сорок наров, гружённых дорогой кладью…
Наконец, не выдержав, бай заорал:
— Пусть твой язык прилипнет к камню! Врёшь ты, всё врёшь, негодная девчонка! Бери пятьсот червонцев, бери и мой халат, только убирайся поживей, пока я не свернул тебе шею!
Айна-кыз схватила золото, завернула его в халат и, не чуя ног, побежала к отцу.
Дровосек, беспокоясь, что дочь его так запоздала, вышел к ней навстречу. Вскоре он увидел бегущую Айна-кыз. Едва она приблизилась к нему, он прижал её к груди и в тревоге принялся расспрашивать:
— Айна-кыз, моя кунья шапочка! Где ты так долго была и почему с тобой нет нашего старого осла?
Айна-кыз отвечала:
— Да будет всегда над тобой синее небо, отец! Я благополучно возвратилась из города, а осла продала чернобородому человеку с дровами «вот так, как есть».
— Бедное моё дитя, — печально проговорил дровосек, — вот и тебя обманул жестокосердный бай… Мы пропали теперь, и я сам всему этому виной.
— Дорогой отец, — сказала Айна-кыз, — не спеши отчаиваться. Ведь я за дрова получила хорошую цену.
И она протянула отцу свёрнутый шёлковый халат.
— Это очень красивый и дорогой халат, — всё так же печально сказал дровосек, — но зачем он мне в моей тяжкой работе? А без лошадёнки и старого осла нам придётся, видно, жить подаянием.
Тогда Айна-кыз, ничего не говоря, развернула перед отцом халат, и из него посыпались на землю сверкающие червонцы. Дровосек смотрел в изумлении на дочь и на сокровища, не смея поверить, что видит всё это наяву. Тут девочка обняла его за шею и рассказала обо всём, что случилось с ней в городе.
Дровосек смеялся и плакал, слушая речи дочери, а Айна-кыз закончила свой рассказ так:
— О, мой отец! Где богач сберегает хитрость, там у бедняка хранится ум. Чернобородый бай наказан по заслугам, а на его червонцы мы заживём отныне счастливо и весело всем нашим аулом.
Сыновья Нуржана
Жил некогда на свете хороший человек, по имени Нуржан. Долго он жил и не скоро состарился. А когда исполнилось ему ровно девяносто девять лет, позвал он к себе в юрту трёх своих сыновей и сказал:
— Дети мои дорогие, милые сыновья, Сабит, Габит и Хамит! Кончился день моей жизни со всеми трудами и заботами, со всеми радостями и печалями. Ночь наступает, тьма заслонила взор. Пора мне уже отдохнуть. Хочу, отходя ко сну, проститься с вами и оставить отцовский завет.
— Усердно и почтительно слушаем тебя, отец! — сказали братья.
И Нуржан продолжал:
— После смерти моей разделите по любви и по совести весь скот, всё имущество, нажитое мной, и принимайтесь хозяйничать так, чтобы ни родичи, ни чужие никогда не сказали и не думали о вас дурного. Помните, что нет в моих отарах ни одного ягнёнка, нет в моих табунах ни одного жеребёнка, которого я добыл бы хитростью или обманом. Берегите стада от волков, а душу от неправды. Живите по-братски, не оставляйте друг друга в беде. А уж если случится так, что беда всех вас разом скрутит арканом, то вот вам средство от неё защититься. — И подаёт Нуржан дрожащей рукой детям кожаный мешочек, туго набитый золотыми монетами. — Возьмите, родные мои сыновья! Здесь девяносто девять червонцев, столько, сколько годов я прожил под небом степей. Спрячьте деньги в надёжное место и не прикасайтесь к ним, пока не истощится в ваших запасах последний кусок еды. Лишь в самый лихой час поделите между собой червонцы. Для меня эти деньги — труд и пот, лишения и слёзы, пусть же для вас они будут опорой благополучия.
Тут седобородый Нуржан вздохнул в последний раз, и смерть плотно закрыла его веки, как хозяйки закрывают шанырак в ненастный осенний день.
Схоронили сыновья старого отца с великими почестями, справили поминки по обычаю, горько оплакали свою утрату. А больше всех рыдал и убивался на могиле отца младший из сыновей. И люди, что съехались на погребение Нуржана со всей степи, говорили так: