— Ты реагируешь на все сверхотзывчиво, мой мальчик. Так что давай продолжать, — мягко сказал Ксориэлль, и, прежде чем Дэмми успел возразить, его тело вновь охватили судороги.
— Горные лыжи, — вежливо сообщил ему Ксориэлль и нажал на другую кнопку. — Умение рисовать... спазм... подражать пению птиц... спазм... настольный теннис... «хай-алай»... йога... шпагоглотание... спазм... спазм... спазм...
— Я чувствую себя так, — сказал Дэмми три дня спустя, — словно проткнут насквозь этими вашими устройствами, вымочен в уксусе и готов к тому, чтобы меня поджарили вместо шашлыка.
— Тебе не стоит говорить о себе так пренебрежительно, мальчик мой, — бодро сказал Ксориэлль, помешивая соломинкой «мартини».
Они сидели в глубоких кожаных креслах в библиотеке с рядами книг на полках. Толстые, темные ковры, тяжелая драпировка, грубый каменный камин с отполированной медной подставкой для дров, давали ощущение знакомой роскоши.
Дэмми отпил свой напиток.
— Я так устал, что мне даже трудно держать стакан, — простонал он.
— Да, напряженное было время, — согласился Ксориэлль. — А впереди нас ждет еще один напряженный день.
— Только не сегодня. Я больше не выдержу.
— Ты почувствуешь себя лучше, подремав после ленча и подумав о том, что теперь ты глубоководный ныряльщик, опытный рыболов, ядерный физик, каменщик, мойщик окон и еще многое другое.
— Странно... но я все равно устал.
— Мне интереснее будет увидеть, чего мы достигнем в нашем следующем сеансе, — сказал Ксориэлль. — До сих пор мы просто прививали тебе текущие навыки. Надеюсь, теперь привнесем что-то новенькое.
— Не нравится мне, как это звучит.
— Мы просто попытаемся предвидеть, что Человечество готовит себе. Несомненно, что сегодня есть какой-то человек, который где-нибудь что-нибудь делает впервые. Это может быть не таким захватывающим, как в начале времен, когда человек впервые разжег костер или сложил два и два, но все равно это новое усовершенствование. Некоторые из таких усовершенствований открывают путь исследованиям совершенно новых областей неподозреваемых способностей. И кто знает, на что вы, умные люди, станете способны через тысячу, десять или сто тысяч лет.
— Что значит, на что?
— Дэмми, ты знаешь какие-нибудь детские стишки?
— Стишки?
— Например, «У Мэри был барашек».
— Конечно. «Он белым был, как снег». И что дальше?
— А другой стишок?
— М-м... «Джек и Джилл».
Ксориэлль положил на журнальный столик блокнот и карандаш.
— Я хочу, чтобы ты рассказал мне «У Мэри был барашек», и одновременно написал «Джека и Джилл».
— Но я же не могу делать две вещи сразу.
— А ты когда-нибудь пробовал?
— Ну, я просто неспособен...
— Попробуй, Дэмми. Просто чтобы убедиться. Я не буду даже смотреть.
Ксориэлль встал и подошел к книжным полкам. Дэмми тихонько фыркнул, но взял карандаш, на мгновение замер, потом стал бормотать: «У Мэри был барашек...»
— Да будь я проклят, — сказал он секунду спустя.
В блокноте каракулями, но все же разборчиво, было написано «Джек и Джилл поднялись на холм».
— Ну, вот видишь, — Ксориэлль повернулся, лучась улыбкой. — Ты уже можешь делать то, что считал невозможным. Теперь мне нужно поработать одному. А ты можешь пойти подремать. Встретимся в Студии номер четыре через два часа.
— Этим методом, — пояснил Ксориэлль два часа спустя, когда Дэмми, отдохнувший и свежий, снова находился в катализаторе, — мы исследуем твои непосредственные физические и психические реакции на различные стимулы, проследим используемые при этом механизмы, а затем экстраполируем эти механизмы на самый широкий спектр действий. Предположим, мы начнем с чего-то простенького, например, с так называемых психосоматических заболеваний...
— Стоп, стоп! Не вздумайте привить мне тиф или холеру, чтобы поглядеть, как я буду с ними справляться! — воскликнул Монтгомери.
— Психосоматические болезни, Дэмми, это воображаемые болезни с реальными симптомами. Гипнотранс, пожалуйста, первый уровень.
Дэмми хотел было возразить, но веки его отяжелели и закрылись сами собой.
— Сейчас я коснусь твоей руки кончиком раскаленной до красна кочерги, — заявил Ксориэлль. — Но твоя рука обезболена, поэтому боли ты не почувствуешь.
— Эй, погодите... — начал было Дэмми, но произносить слова оказалось почему-то страшно трудно.
Затем он почувствовал мягкое прикосновение к руке, услышал шипение, вдохнул запах паленого.
— Можешь открыть глаза.
Монтгомери тут же глянул на руку. На руке красовалось уродливое красное пятно, которое медленно расширялось. Это был явный ожог.