Только когда Седой Охотник случайно упомянул столицу, Улья оживилась.
— Вы там бывали? На ярмарке, на кораблях, на балах?
— Бывал. — Он запнулся: Елена вдруг очнулась и с непонятной яростью смотрела на дочь.
— И на балах? — не обращала внимания на мать Улья. — Какой вы счастливец!
— Да, и на балах, — он невольно усмехнулся тому, как засияли её глаза и зарумянилось её лицо.
— Там должно быть замечательно, — размечталась Улья. — Большие дома, улицы из камня. Был у нас когда-то один путешественник, тоже ехал из столицы. Рассказывал чудесные вещи и туфли мне подарил, и бусы…
— Улья! — каркнула Елена. — Поела? Собери со стола и принеси трубку отцу!
Девушка надула губки, прекрасные глаза засверкали обидой, но удержалась от слёз и подчинилась приказу матери. А всё-таки, проходя мимо Седого Охотника, заговорщицки, легко его толкнула и бросила искоса взгляд.
После её ухода наступило неловкое молчание.
— Скажите, хозяин, а далеко речка или озеро? — не выдержал Седой Охотник. — Сегодня жарко, я бы охотно поплавал.
— Недалеко, — вежливо ответил Христофор. — Тут и море недалеко.
— А и правда! Я смотрел по карте, когда ехал к княгине. Но тут такие болота — ни за что бы не догадался.
— Сегодня море спокойное, оттого и тихо. А как волна идёт, так шум или рёв слышно, будто вода у дверей. Совсем близко. Разве что дороги не знать и в болото влезть, ну, или в трясину, и пропасть навсегда.
— А как пройти к морю? — уточнил Седой Охотник, смущённый такими перспективами.
— А вот мой бродяга покажет.
— Да, — Заноза выскочил из-за стола. — Я покажу, покажу.
Наверняка хотел отложить даже половинное наказание.
— Спасибо, спасибо вам, — говорил по дороге. — А то б отец дал мне ремня. Я теперь вас так люблю… ну, как Улью!
До моря и впрямь было недалеко. Дорога, как и все в околице, вела по болотцу, но зато пляж оказался совершенно не таким, как можно было бы себе представить: широкая полоса жёлтого песка, чистого и шелковистого. А за пляжем зеркало воды, удивительно спокойной и гладкой.
Седой Охотник снял с себя оружие, одежду и сапоги. Песок, нагретый солнцем, обжигал, но вода оказалась холодной. Он засомневался, купаться ли… отчаянно визжа, Заноза влетел в воду, обрызгав его с ног до головы, так что добру молодцу не оставалось ничего другого, как кинуться в море вслед за мальчишкой.
Это были самые лучшие минуты за весь день: душистые волны смыли с него пот и пыль, успокоили искусанную комарами и слепнями кожу. Потом он замёрз, выбрался на берег, растянулся на горячем песке и зажмурился.
— Можно посмотреть? — открыл глаза и увидел, что Заноза указывает на медальон, подарок старой княгини.
— Смотри, — он снял медальон и подал Занозе.
— Ох, красивый! Я скажу вам что-то, а вы никому не говорите, ладно?
— Не скажу.
— Я собираю медальки. У меня их уже четыре. Дома покажу, только вы же помните, что это тайна?
— Конечно, буду молчать.
— Если что, старшие у меня заберут и ещё выпорют. А такой медальки у меня нет. Те все не волшебные, а эта — волшебная, да?
— Ну, можно сказать и так, — усмехнулся Седой Охотник. — Когда-нибудь у тебя будет и такая. Как заслужишь, так и получишь.
— Какой вы умный! Я вас люблю даже больше Ульи!
Возвращались уже почти затемно. Перед самым хутором Заноза таинственно приложил палец к губам, потом схватил Седой Охотника за руку и потащил в заросли орешника, который чудом вырос в этом болотистом месте. Приподняв камень под одним из кустов, мальчик достал свёрток.
— Вот, видите?
Белый Охотник с удивлением рассмотрел вещицы. Это не были дешёвые бляшки или монетки, как он думал: два медальона из серебра, один серебряный позолоченный, а один из золота — и все такие же, как у него. На медальонах тоже были соколы и мечи-кладенцы. Только у двух серебряных и золотого на обороте гладко — как и на его медальоне — а на реверсе четвёртого, позолоченного, изображена голова волка.