Знает ведьма, как отлить свечу с травным порошком, что «скалы крушит и стены», и владеет искусством энвольтования (а нужны ей для черного обряда две вещицы — иголка без ушка и булавка без головки).
Творится энвольтование насмерть над восковой фигуркой, которой придают сходство с тем, кого хотят погубить.
А уж причинить кому-нибудь с помощью той же фигурки да иглы болезнь, к примеру, каменную — и вовсе плевое дело.
В Германии в ночь Святой Вальпургии ведьмы слетаются на шабаш под Нюрнберг или на берег Рейна близ Майнца — одно из таких сборищ описано в «Фаусте».
У Гёте ведьма — красавица и пляшет она так, что сводит с ума: совсем уж готов влюбиться, да улыбнется она — и посыплются изо рта жабы.
Собираясь на шабаш, ведьмы натираются своей мазью и бормочут заклинания:
«Эмен! Атан! Эмен! Атан! Падуль! Ваалбериит! Астарот! Призовите поскорей! Эй! Ветер, взвей!»
И пока летят, каркают да приговаривают:
«Карр! Карр! Карр! Выше туч клубись, угар! Карр! Карр! Карр! Заклубись да рассейся! Рассейся да заклубись! Карр! Карр! Карр!».
Метла от природы непоседлива, — поди ее удержи! — то под ноги кинется, то хвост распустит, а хвост у нее не простой, особенный. Дело в том, что в дроке, растении из семейства бобовых (иначе — мотыльковых), называемом по латыни Spartum scorparium (а именно из него мастерят метлы), обнаружен чудодейственный алкалоид аспаргин, или анагирин, выравнивающий сердечный ритм.
Они взлетели
Первые опыты
Вот так наставница
Ну-ка, полегче
Итак, оседлав это великолепное и на редкость резвое средство передвижения и не позабыв о горючем — колдовской мази, ведьма взмывает в небеса и поспешает к месту сбора, чтобы вовремя приземлиться там, где ее ждет Ночной Повелитель Великий Козел (Hyrcus Nocturnus), и вопит что есть мочи:
«Карр! Карр! Эй, славьте Козла! Славьте Козла на Лугу! Славьте! Карр! Карр!»
В такие ночи пропадают целые стада баранов — их угоняют ведьмы.
Любопытное наблюдение есть у Теофиля Готье в «Путешествии в Испанию»: «Кастилия называется Старой должно быть, потому, что населяет ее необыкновенное множество старух — да каких! Ведьмы, явившиеся Макбету на вересковой пустоши близ Дунсинана, в сравнении с ними — воплощение юной чистоты и прелести. Прежде я полагал, что омерзительные фурии гойевских „Капричос“ — плоды болезненного воображения художника, но теперь знаю, что ошибался. Эти портреты Гойя писал с натуры — сходство поразительное!»
Да, ведьмы, неотступно преследовавшие Гойю, как две капли воды походили на этих кошмарных старух.
Долина Мансанареса, любимейшее место Гойи, где он в конце концов и поселился, издавна славилась ведьмами не только потому, что в темные ночи они там кишмя кишат, но и потому, что именно там произрастает на сухих речных руслах тот самый дрок (из семейства бобовых, иначе говоря — мотыльковых), в котором содержится аспаргин. Тряся метлами, ведьмы разносят семена дрока, как моль на своих драных юбках, — и скоро, должно быть, места голого не останется во всей округе.
Гойе всюду мерещились ведьмы и призраки, да и не зря он, истинный испанец, питал пристрастие к вареным бобам — ведь боб, если разглядывать его под микроскопом, — это настоящая ведьмина голова!
И все-таки нельзя сказать, что Гойя безоговорочно верил в ведьм — тоже ведь колдовское наваждение! — и потому рисовал их просто старухами, морщинистыми, дряхлыми, костлявыми.
Чаще всего это сводни — злейшие враги искренней, бескорыстной любви.
И Гойя предостерегает, напоминая о ведьмовских кознях, уловках и приманках, — им жизнь не в жизнь, если не случится навредить, передернуть, сбить с пути истинного. А самая большая ведьмовская удача — растлить юное существо.
Поэтому так часто на метле впереди или позади ведьмы оказывается совсем еще молодая девушка, дрожащая от страха.
Она уже поняла, чем грозит ей неминуемый шабаш.
Ведьма же просто обязана затащить на дикое ночное сборище юную девушку или приволочь для жарки младенца — это входит в круг ее злокозненных профессиональных обязанностей.
Старые ведьмы (впрочем, есть на свете и добрые старушки — честь им и хвала!) только и помышляют о том, как бы погубить цвет жизни — их-то жизнь кончена! — и в самое сердце ранить любовь.