Наконец они вышли из столовой. Елизавета сбежала вниз и остановилась в прихожей. Ее сердце забилось еще сильнее, чем прежде.
- Дядя Бертран! - сказала девочка, когда де Рошмон подошел к ней. Еле узнав свой слабый голос, она повторила: -Дядя Бертран!..
Он обернулся и, увидев племянницу, вздрогнул и сделал довольно нетерпеливый жест. Было ясно, что он и удивлен, и недоволен, и торопится уехать. Странная фигурка в гладком черном платье с тонкими ручками, прижатыми к груди, бледное личико и большие темные глаза действительно могли удивить всякого.
- Елизавета,- сказал он,- чего ты хочешь? Зачем ты сошла с лестницы? И опять это невозможное платье!.. Зачем ты снова надела его?
Дядя Бертран,- повторила Елизавета, еще крепче сжимая ручки от ужаса при виде его недовольства. Ее глаза стали еще больше.- Мне нужны деньги... очень много денег... Прости, что я тебя беспокою... Это для бедных. Кроме того, кюре написал, что в деревне много больных... и виноградники не дали урожая. Им нужны деньги. Я должна послать им что-нибудь...
Дядя Бертран пожал плечами:
- Об этом тебе написал господин кюре? Ему нужны деньги? Моя дорогая Елизавета, я должен разузнать, расспросить. Ты богата, у тебя большое состояние, но я не могу позволить выбрасывать его на ветер. Ты еще маленькая и не можешь понять...
- Ах,- вскрикнула Елизавета, дрожа от волнения,- ведь они такие бедные! Как плохо, когда никто не помогает беднякам!.. И у них и так маленькие виноградники, а когда бывает неурожай, они едва не умирают с голоду. Тетя Клотильда помогала им даже в хорошие годы. Она говорила, что о них нужно заботиться как о детях.
- Твоя тетя Клотильда могла поступать как ей было угодно,- ответил дядя Бертран,- Она была набожна, но неблагоразумна. Мне непременно нужно все разузнать, но не теперь. Я тороплюсь. У меня нет времени. Я уезжаю за город... Да, скажи горничной, чтобы с тебя сняли это ужасное платье. Поезжай покатайся, развлекись чем-нибудь. Ты такая бледная!
Елизавета беспомощно смотрела на его красивое беспечное лицо. Для нее это был вопрос жизни и смерти, для него же ее просьба не имела никакого значения.
- Но теперь зима,- задыхаясь прошептала Елизавета,- снег идет. Скоро наступит Рождество, а у них не будет ни свечей, ни угля, ни масла, ни хлеба. А как же дети?..
- Об этом подумаем позже,- заметил дядя Бертран,- Теперь я занят. Будь же благоразумной, дитя мое, и беги прочь. Ты меня задерживаешь.
Он нетерпеливо пожал плечами и, улыбнувшись, сказал своему другу, выходя с ним из прихожей:
- Ее воспитала моя сестра. Бедная малютка! В одиннадцать лет она хочет отдать свое богатство бедным, а себя посвятить церкви.
Елизавета отступила в тень портьеры. Жгучие слезы покатились по щекам. Закрыв лицо руками, она горько заплакала.
Когда Елизавета вернулась в свою комнату, ее личико так побледнело, что горничная посмотрела на нее с тревогой и позже рассказала о своих опасениях другим слугам и служанкам. Все они любили свою маленькую барышню, которая так ласково и кротко обращалась с ними.
Почти весь день просидела бедная девочка у ркошка, глядя на прохожих и заметенную снегом улицу. Но мысли ее
были далеко, в маленькой деревне где она прежде всегда проводила Рождество. Тетя Клотильда позволяла ей делать много добрых дел. Не оставалось ни одного бедного дома, в который Елизавета не принесла бы какого-нибудь подарка, не был забыт ни один ребенок. А в рождественское утро церковь бывала так красиво украшена цветами из оранжерей старого замка. Именно для церкви предназначались оранжереи, для себя Клотильда де Рошмон ни за что не допустила бы такой роскоши.
Но теперь цветов не могло быть в церкви: замок стоял закрытым, не было больше садовников.
«Да,- думалось Елизавете,- церковь останется не убранной, холодной. Крестьяне не получат подарков. Лица детей не осветятся радостью».
Не только о бедных в деревне горевала Елизавета. Катаясь по улицам, девочка время от времени замечала худые, измученные лица, а как-то раз от горничной узнала, что в нарядном, богатом Нью-Йорке есть кварталы, жители которых испытывают нужду и страдания, как, впрочем, и во всех других больших городах.
«А теперь так холодно,- думала маленькая Елизавета,- и повсюду лежит снег».
На улице уже начали зажигаться фонари, когда вернулся дядя Бертран. Он привез с собой господина с добрым лицом, и они вместе сели обедать. Как видно, поездку за город отложили, по крайней мере на один день. Дядя Бертран прислал лакея сказать Елизавете, что просит ее передать с горничной шкатулку со старинными драгоценностями, которые ей подарила Клотильда де Рошмон. Елизавета не знала, сколько стоят эти вещи, но всегда любовалась их красотой. Тетя Клотильда надевала их в веселые дни молодости, когда была блестящей красавицей, которую все обожали. Драгоценности были .так замечательны, что де Рошмон решил показать их своему другу. Когда Елизавета вошла в столовую, дядя и его гость рассматривали бриллиантовое колье.
- Их нужно куда-нибудь спрятать для безопасности,- говорил в эту минуту дядя Бертран.- Мне давно следовало это сделать.
Господин с добрыми глазами пристально и с участием посмотрел на детскую фигурку в черном бархатном платье, на нежное личико с большими кроткими, печальными глазами. Гость не находил девочку такой забавной и странной, как Бертран. Елизавета всегда смутно чувствовала, что дядя, как бы ни было серьезно выражение его лица, глядя на нее, еле сдерживает улыбку, а его друг смотрел на нее совершенно иначе. Она узнала, что он доктор и слышала, как дядя называл его Норисом. Девочке казалось, что докторские занятия сделали его добрым и, может быть, проницательным Однажды из разговоров за обедом Елизавета поняла, что Норис много работает в очень бедных кварталах и что у него есть больница, где лечатся маленькие дети, пострадавшие от несчастных случаев и лишившиеся всех своих родных. Несколько раз он упоминал об ужасном месте города, которое называл «Пять углов». Именно там гнездилась самая крайняя нищета. Доктор с таким жаром, с таким состраданием говорил об обитателях этого квартала, что даже дядя Бертран начал слушать его с интересом
- Вы, де Рошмон, богатый человек и совершенно свободный, а нам нужны богатые люди. Мы хотим, чтобы они посмотрели на всю эту нужду и чем-нибудь помогли нам. Когда-нибудь вы должны позволить мне отвезти вас туда.
- О, это слишком взволнует и расстроит меня, мой дорогой Норис,- ответил дядя Бертран, слегка поеживаясь.- Потом мне будет неприятно сидеть за обедом.
- Так оставайтесь без обеда,- сказал Норис.- Ведь бедняки зачастую не обедают. Вы съели слишком много обедов. Отлично проживете, если пожертвуете одним.
Дядя Бертран пожал плечами и улыбнулся:
Это Елизавета постится, я же предпочитаю обедать. А впрочем, может быть, когда-нибудь мне вздумается отправиться с вами в это место.
Елизавета почти не дотрагивалась до еды. Она сидела неподвижно и смотрела на доктора Нориса своими большими печальными глазами. Каждое его слово глубоко западало ей в сердце. Про такие нужду и страдания, о которых он говорил, она до сих пор не знала. Когда она думала об этом, в ее глазах появилось такое выражение, которое поразило Нориса. Но он не знал всех подробностей ее жизни с теткой, не понимал, какое странное воспитание она получила, а потому не мог угадать, что происходило у нее в душе и как действовали на нее его рассказы. Красивое личико трогало его и своеобразный милый французский акцент, с которым говорила Елизавета, казался ему очень музыкальным и придавал ей дополнительное очарование. Норис видел, что какие-то необычайные обстоятельства превратили маленькую Елизавету в трогательное, незаурядное созданьице и мысленно спрашивал себя: «Что бы это могло быть?»