Институт занимал обширную территорию, расположенную на берегу Дордони километрах в десяти ниже Бержерака. Кроме центрального комплекса здесь были два больших лабораторных корпуса, виварии и многоквартирный жилой дом для младшего персонала -- профессорский состав жил в коттеджах, разбросанных по прибрежной части парка.
К себе Чудин вернулся за полночь. Забавно, думал он, выйдя из душа и растираясь махровым полотенцем, на всех подобных симпозиумах, коллоквиумах и конгрессах самое интересное -- не официальная часть, которую можно представить себе заранее, не работа семинаров и комиссий, а кулуарные разговоры, встречи, свободный обмен мнениями. Один этот визит к Лафаржам дал не меньше, чем два дня заседаний...
Ч удин совсем уже собрался лечь, как вдруг заметил лежавшую на тумбочке у постели книгу. Мгновение он смотрел на нее, припоминая. Ах, да!
...После вечернего заседания его остановил в коридоре человек невыразительной, незаметной какой-то наружности, от которого оставались в памяти лишь темные очки в роговой оправе да алая розетка ордена Почетного легиона (кстати, почему "почетного"? Точнее было бы перевести это как "Легион чести"...). Человек взял Чудина под руку, увлек в боковой холл и усадил на диван.
-- Я задержу вас всего на несколько минут, месье Чудин! Позвольте представиться: Анри Жермен, писатель. Точнее, писатель-фантаст, чем объясняется мой интерес к науке, побудивший достать гостевой билет на этот Конгресс. Я слушал сегодня ваш доклад, -- это чрезвычайно интересно. Я всегда стараюсь следить за новыми работами в наиболее интересных областях науки, к которым, безусловно, принадлежит биология вообще и геронтология в частности. И мне хочется попросить вас принять в подарок мою последнюю книгу. Тем более, что в ней затронут ряд вопросов, связанных с... ну, скажем, геронтологией.
-- Спасибо, месье Жермен, -- сказал Чудин. Он не слишком увлекался фантастикой, хотя и не пренебрегал ею, подобно некоторым своим коллегам. -Прочитаю с удовольствием. Во всяком случае, с интересом, -- это я могу обещать твердо.
Жермен достал из своего портфельчика-атташе книгу в яркой суперобложке, написал несколько слов на форзаце и с улыбкой протянул Чудину...
Чудин дернул шнурок торшера, улегся поудобнее, взял книгу. Называлась она довольно претенциозно -- особенно для Франции -- "Агасфер", хотя по объему была раза в четыре меньше сочинения Эжена Сю.
...Звали его Анн де Ла Ним. Он родился в 1152 году, ознаменованном бракосочетанием Алиеноры, последней герцогини Аквитанской, с Генрихом II Плантагенетом. Сын конюшего графа Тулузского, он легко мог удовлетворить свою потребность в ощущении жизни: воевал и кутил, предавался любви и обжорству, -- словом, был истинным пантагрюэлистом, хоть и родился тремя веками раньше основоположника учения. Но постепенно пришло пресыщение. А его живой провансальский ум требовал пиши.
Он примкнул к катарам, вскоре став одним из "посвященных" этого вероучения. Когда пала и король французский ополчились на альбигойскую ересь, он, сменив рубище на доспехи, стал под знамена своего сюзерена, Раймунда VI, графа Тулузского, забыв, что вера запрещает ему проливать кровь. Он был ранен в той битве при Мюре, в которой погиб Педро II, король Арагонский. Был он и в числе последних защитников Монсегюра и тайным ходом бежал из замка в ночь накануне резни, с шестые другими "посвященными", унося книги -- главное сокровище альбигойцев, известное среди непосвященных как "чаша Святого Грааля".
Такая трактовка Святого Грааля показалась Чудину любопытной. Чаша с кровью Христовой -- и книги. Впрочем, из книг и пьют -- знание. Как из Божественной Бутылки Рабле...
Судьба щадила Анна де Ла Нима. Не раз ускользал он от верной смерти, не раз бывал ранен, но -- оставался жив. Во время осады Монсегюра ему было уже под семьдесят, но выглядел он сорокалетним. Сорокалетним он выглядел и тогда, когда понял вдруг, что живет не просто долго, а непозволительно, невозможно долго, потому что ему перевалило за двести лет. Пытаясь понять, почему так, он занялся медициной. И преуспел в этом занятии, прославившись впоследствии под именем мэтра Амбруаза Парэ. Говорили, будто Парэ владеет эликсиром бессмертия. Ложь! Он просто был бессмертен. И кончина его в 1590 году была не более чем спектаклем, разыгранным в то изобиловавшее театральностью время: ясно стало хирургу Амбруазу Парэ, что основная его работа отнюдь не врачевание, а составление ядов для Медичи и других..
Анн стал осторожен. Он понял, что лучше жить незаметно, меняя имена, прячась в глуши. Снова объявился он лишь в 1750 году -- под именем графа де Сен-Жермен. Приближенный ко двору, обласканный всесильной маркизой Помпадур, он быстро сколотил состояние, необходимое для жизни (ибо он привык жить не отказывая себе ни в чем) и своих исследований, -- и вновь удалился в свой замок, в далекую Голштинию.
Многое и многих повидал он за свою жизнь. Он беседовал с Эразмом и Мором, Артефиусом и Ньютоном... Как ни старался он жить спокойно, укрывшись в глуши своего поместья, войны Европы неумолимо вовлекали его в свою кровавую круговерть, а тяга к познанию нового то кидала его на борт идущих в Новый Свет каравелл, то гнала в далекое царство пресвитера Иоанна или империю Великого Могола.
Умирали его друзья. Он жил.
Умирали его враги. Он жил.
Умирали его жены, дети и дети их детей. Он жил.
Жил, постепенно все больше подчиняя себя одной цели ~ стремлению понять, почему он живет.
Чудин с трудом оторвался от чтения. Было уже больше трех. "Ох, и не высплюсь же я," -- подумал он и прикинул: оставалось чуть меньше половины. Он закурил, положив книгу на грудь и глядя в потолок.
Безусловно, этот Жермен талантлив. Только настоящий талант способен создать такую достоверность. Не сочную, красочную, как американский вестерн, достоверность романов Дюма, а непривычную для фантастики, и потому тем более впечатляющую достоверность старой черно-белой кинохроники. Часто автор уходил от веками устоявшихся исторических представлений, но каждый раз его версия оказывалась убедительной, неправдоподобной порой, но вместе с тем удивительно реальной, -- как сама жизнь.
Чудин снова углубился в чтение.