Однако Уолферт тут же напомнил брату:
— Ты обещал поработать сегодня вечером над этим делом Хатчинсона, Дидрих. Я с ним договорился, и завтра мы подпишем все документы.
— Но сегодня субботний вечер, Уолф. А завтра воскресенье. Разве эта публика не может подождать до понедельника?
— Они желали бы завершить дело и уехать в понедельник утром.
— Проклятие! — насупился Дидрих. — Ну ладно. Извини меня, дорогая. Боюсь, что нынешним вечером тебе придется побыть и за хозяина и за хозяйку.
Эллери предполагал увидеть нечто величественное и огромное: гаргантюанские драпировки с роскошными складками, не до конца обработанные гигантские каменные глыбы. Иными словами, нечто похожее на студии скульпторов в голливудских фильмах. Однако ничего подобного он там не нашел. Студия была просторной, но скромной и без каких-либо каменных глыб.
— У тебя не архитектурное мышление, Эллери, — засмеялся Говард. — Полы бы от них просто провалились.
Да и драпировки отнюдь не поражали своими размерами. Зато оборудования здесь хватило бы на несколько мастерских — мелкой арматуры, резцов, модельных подставок, а главное, различных инструментов — зажимов, дрелей, тисков, скребков, стамесок и прочего. Говард объяснил, что каждый материал нуждается в специальной обработке: дерево — в одной, слоновая кость — в другой, а камень — в третьей. Эллери обратил внимание на небольшие модели и небрежные эскизы.
— Тут я сделаю первые наброски и начальные образцы моделей. В общем, студия — место для черновой работы, — продолжил Говард. — А в глубине сада, на задворках есть сарай, и, если ты хочешь, Эллери, я тебе его завтра покажу. В нем-то я и высекаю из камня. Там прочные полы, они способны выдержать любую тяжесть. И к тому же в сарае проще орудовать резцом, отсекать лишние куски и заканчивать статуи. Только вообрази, как я тащу сюда многотонную глыбу и поднимаюсь с ней по лестнице!
Говард успел набросать ряд эскизов для музея.
— Сам понимаешь, они еще очень сырые, — сказал он. — Всего-навсего первые впечатления и попытка воссоздать античные каноны. А спецификой я займусь позднее. Сделаю новые, подробные эскизы и вылеплю фигурки из пластилина. Забьюсь в свою нору на целые месяцы и уж напоследок переберусь в сарай.
— Говард, Дидс говорил мне, что ты намерен перестроить этот сарай, — обратилась к нему Салли.
— Да. В нем нужно укрепить полы и прорезать окно в западной стене, чтобы было побольше света. И пространства мне тоже недостаточно. Может быть, причина не в окне, а в западной стене. Если ее сломать, сарай увеличится чуть ли не вдвое.
— Ты желаешь поудобнее разместить свои статуи? — уточнил Эллери.
— Нет, я имею в виду перспективу. У монументальной декоративной скульптуры иные законы, чем у портретной и даже у фигур Микеланджело. Его вещи с их фактурой и контурами хорошо воспринимаются вблизи, а на расстоянии словно расплываются и теряют форму. У меня другая проблема. Эти статуи должны смотреться издалека и стоять под открытым небом. Значит, для них требуется лаконичная, ясная техника — прямые линии, четкие силуэты и профили. Вот почему греческая скульптура всегда выигрывает в свободном пространстве и почему я называю себя неоклассиком. Мои композиции — не для залов.
У себя в студии Говард держался по-хозяйски. Его растерянность и самоуглубленность сменились спокойной уверенностью, он не хмурил брови, говорил веско и даже с определенным изяществом. Эллери немного устыдился. Прежде «покупка» музея Дидриха казалась ему довольно примитивной демонстрацией богатства. Но теперь он понял, что молодому художнику дали возможность реализовать себя и создать что-то стоящее. Это был новый элемент в системе его расчетов, и он ему очень нравился.
— Да, свидетельства твоей творческой энергии налицо, — с улыбкой заявил Эллери. — Особенно в сравнении с моими ничтожными усилиями в коттедже. Надеюсь, что вы не осудите меня, если я на вечер залягу на дно и помучаю мою пишущую машинку?
Они смущенно извинились, и он попрощался с Говардом и Салли, склонившимися над эскизами. Говард что-то оживленно разъяснял, а Салли слушала его с сияющими глазами, и ее влажные губы были полураскрыты.
Итак, вопрос решен и письма сожжены, вновь мрачно заключил Эллери. Жаль, что не от всех доказательств так легко отделаться. Его порадовало, что Дидрих находился двумя этажами ниже, у себя в кабинете.
Эллери размышлял о Дидрихе. Наверное, его следовало бы ознакомить с подробностями этой гнусной истории. Уж он бы сумел разоблачить шантажиста. Он бы пригляделся попристальнее своими зоркими глазами и обнаружил бы, что никаких фотокопий не существует. И тут Эллери опять увидел ее.