— Говард. — Тон Эллери стал подчеркнуто небрежным. — Ты когда-нибудь проходил по мосту?
— По мосту?
— Да.
Эллери показалось, что Говард заговорил столь же небрежно.
— Как-то раз проходил. А почему ты меня спрашиваешь?
— Что ты обычно делал, когда кончался приступ? Я имею в виду, если шел по мосту.
— Что я… делал? — замялся Говард.
— Да, что ты делал?
— Но почему…
— Ты ведь собирался с него спрыгнуть, не так ли?
Говард уставился на него:
— Черт побери, откуда ты это знаешь? Я даже врачам ничего не рассказывал.
— Стремление покончить с собой проявляется весьма отчетливо. А еще какие-нибудь эпизоды? Я хочу сказать, когда ты просыпался, понимая, что готов расстаться с жизнью?
— Да, так было раза два, — с трудом выдавил из себя Говард. — В первый раз я плыл по озеру в каноэ. И очнулся, упав в воду. А во второй — пришел в себя, стоя на стуле в номере отеля. И на шее у меня висела веревка.
— А сегодня утром, когда ты собирался выпрыгнуть из окна?
— Нет, это было вполне осознанно. — Говард вскочил с кресла. — Эллери…
— Нет. Погоди. Сядь.
Говард сел.
— Что же говорят доктора?
— Ну, органика у меня совершенно здоровая. И никакой истории болезни с описаниями этих приступов нет. А будь они эпилептическими или какими-то еще, они бы отмечались в медицинской карте.
— Они пробовали тебе что-нибудь внушить?
— Под гипнозом? По-моему, да. Знаешь, Эллери, они используют этот трюк, гипнотизируют тебя, а потом, еще до того, как вывести из гипноза, непременно требуют, чтобы ты обо всем забыл. Как будто проснулся от глубокого сна. — Говард угрюмо усмехнулся. — По-моему, я нелегко поддаюсь гипнозу. У них получалось раз-другой, а потом все безрезультатно. Я не иду на контакт.
— А они не предлагали что-нибудь еще, более конструктивное?
— Я наслушался массу ученых разговоров, и, вероятно, довольно толковых. Но вот приступы они предотвратить не смогли. А последний психиатр, которого отец ко мне привел, предположил, что я страдаю избытком инсулина.
— Избытком… чего?
— Избытком инсулина.
— Никогда о таком не слышал.
Говард пожал плечами:
— Он мне это объяснил. Необычное явление, прямо противоположное диабету и его причинам. Когда поджелудочная железа не вырабатывает — врач так и сказал «не вырабатывает» — достаточное количество инсулина, ты заболеваешь диабетом. А если она вырабатывает слишком много инсулина, то у тебя возникает… ну, как это, знаешь, такое длинное и чудное слово… и это, помимо всего прочего, способно привести к амнезии. Что же, может, он прав, а может, и нет. Никто из них не уверен.
— Но должно быть, они проводили тесты на содержание сахара в крови?
— И не пришли к определенному выводу. Иногда я реагировал нормально, а иногда — нет. Повторяю, Эллери, суть в том, что они сами не знают. Говорят, что сумели бы все выяснить, если бы я с ними контактировал. Но на что они рассчитывают? На частицу моей души?
Говард взглянул на Эллери глазами полными отчаяния и тут же, опустив голову, уставился на ковер. А Эллери молчал.
— Они охотно допускают, что у меня случаются периодические приступы амнезии, хотя с функциональной точки зрения, да и с точки зрения органики все в полном порядке. Ну и чем они мне помогли? Чем, я тебя спрашиваю? — Говард скорчился в кресле и почесал затылок. — Не верю я ни одному врачу, Эллери, с их хвалеными диагнозами. И сам понимаю, что если эти провалы в черные дыры не прекратятся, то я… — Он опять вскочил с кресла, подошел к окну, посмотрел на Восемьдесят седьмую улицу и, не оборачиваясь, спросил:
— Ты можешь мне помочь?
— Не знаю.
Говард резко повернулся.
— Ну, хоть кто-нибудь способен мне помочь?
— А почему ты решил, что я тебе помогу?
— Что?
— Говард, я не врач.
— И прекрасно, я сыт по горло этими врачами!
— Но в конце концов они установят причину.
— А мне что прикажешь делать, пока они ее устанавливают? Съезжать с катушек, как последнему психу? Поверь, и уже близок к этому.
— Сядь, Говард, успокойся.
— Эллери, ты должен мне помочь. Я в отчаянии. Давай поедем вместе ко мне домой!
— Поехать вместе с тобой?
— Да!
— Но зачем?
— Я хочу, чтобы ты был со мной рядом, когда начнется новый приступ. Я хочу, чтобы ты за мной пронаблюдал. Увидел, что я делаю. Возможно, я веду…
— Двойную жизнь?
— Да!
Эллери поднялся, подошел к камину и снова выбил трубку.
— Давай, Говард, скажи мне начистоту, — произнес он.
— Что?
— Повторяю, скажи все как есть, начистоту.
— Что ты имеешь в виду?
Эллери искоса взглянул на него:
— Ты от меня что-то скрываешь.
— С чего ты взял, ничего подобного.
— Да, да, скрываешь. Ты не желаешь контактировать с врачами, людьми, которые способны тебе помочь и найти причину и тогда назначить лечение. А ведь нелегко определить твою болезнь. Ты и сам признал, что не был с ними откровенен, а кое о чем рассказал мне первому. Но почему мне, Говард? Мы познакомились десять лет назад и общались всего три недели. Отчего ты выбрал меня?
Говард не ответил ему.
— Я скажу тебе почему. Потому, что я, — начал Эллери и выпрямился, — сыщик-любитель, а ты считаешь, будто совершил преступление во время одного из твоих «затмений». А быть может, и не одного. Быть может, ты совершал их постоянно, как только случались приступы.
— Но я…
— Вот почему ты отказываешься от помощи врачей, Говард. Ты боишься, что они смогут это обнаружить.
— Нет!
— Да, — твердо возразил Эллери.
Говард ссутулился. Он повернулся, сунул забинтованные руки в карманы пиджака, который дал ему Эллери, и уныло опустил голову.
— Ладно. Полагаю, что ты докопался до сути.
— Ну, вот и хорошо. Теперь у нас есть основа для дискуссии. А поводы для подозрений у тебя имеются?
— Нет.
— А по-моему, имеются.
Говард внезапно расхохотался. Он вынул руки из карманов и поднял их.
— Ты сипел мои руки, когда я к тебе пришел. Такими они были, когда я утром очутился в ночлежке. И мой пиджак с рубашкой ты тоже видел.
— Значит, дело в этом? Что же, выходит, ты с кем-то подрался.
— Да, но что там произошло? — Говард повысил голос. — Я не уверен, что следы побоев — от драки, Эллери. Не знаю. А хотел бы выяснить. Вот почему я приглашаю тебя ко мне приехать.
Эллери прошелся по комнате, посасывая свою пустую трубку.
Говард с тревогой следил за ним.
— Ты обдумываешь? — спросил он с надеждой.
— Да, обдумываю, — ответил Эллери. — И не исключаю возможности, будто ты по-прежнему что-то скрываешь.
— Да что на тебя нашло? — воскликнул Говард. — Ничего я не скрываю.
— Ты в этом убежден? Ты убежден, что все мне рассказал?
— О, Господи на небесах, — не выдержал Говард. — Ну чего ты от меня добиваешься? Что я, по-твоему, должен сделать — содрать с себя кожу?
— Отчего ты так горячишься?
— Ты считаешь меня лжецом!
— А разве не так?
На этот раз Говард не стал кричать. Он подбежал к креслу и с сердитым видом уселся в него. Однако Эллери продолжал настаивать:
— Разве не так, Говард?
— Не совсем. — Молодой человек вдруг заговорил рассудительно и мягко. — Естественно, у нас, девушек, есть свои секреты. Личные тайны. — Он даже улыбнулся. — Но, Эллери, я выложил тебе все, что знаю об амнезии. Можешь мне не верить, но я сказал правду.
— В данном случае я тебе поверить не могу.
— Благодарю покорно.
Эллери бросил на него быстрый взгляд. Говард устроился на краешке кресла, сжал руки и больше не улыбался, не злился, но и не был спокоен. Его настроение изменилось, и эмоции стали иными, чем в минувшие полчаса.
— Есть вещи, о которых я не вправе говорить, Эллери. Если бы ты знал, то понял бы почему. Они связаны с… — Говард осекся и медленно встал. — Прости, что побеспокоил. Я пришлю тебе одежду, как только вернусь домой. Ты не одолжишь мне какую-нибудь мелочь на дорогу? У меня нет ни цента.