Забыли мы, что Игнатка говорил. Встали из-за камней и всем скопом к ней пошли. Как увидела она нас — рассердилась. На Игнатку с упреками набросилась:
— Ах, Игнатка! Ты почто людей-то привел? Просила же, умоляла не делать этого. Всё бы тебе досталось — и золото, и каменья. Из крепости бы выкупился. А ты хвастать мной решил. Помнишь, что говорила прежде? Коль узнает обо мне кто, окромя тебя, — так уйду навечно во сыру землю. Не сдержал ты себя, Игнатушка. А мое слово твердо, от своего не отступлюсь. Так что прощевай, друг милый. Последний раз видимся.
Загоревал Игнатка изрядно. На колени кинулся. Руками обхватил ноги ее. Стал слезно упрашивать, чтоб не бросала она его. Что жизни без нее ему нетути.
Молчала девка. Сделала лицо каменно и молчала, поверх голов наших в небо глядючи.
Совсем лег Игнатка на камень. Лицом ткнулся — убивается.
Тогда старшой голос подал:
— Пожалела бы парня. Вишь, как плохо ему.
Девка взор опустила, словно впервой на нас посмотрела, и говорит:
— А вы, добры люди, что увидать хотели? Какими посулами он вас соблазнил? Что обещал?
— Ничего такого не говорил. Из любопытства мы. Больно интересно было на людей взглянуть, что под землей живут.
— А-а-а, — протянула девка и губы в улыбке скривила, — что ж, смотрите. Не зря, видно, ушли мы. Я даже скажу вам — почему. Жадные вы. Особенно до чужого добра. Зависть живет в вас. Ко всему. Если у кого есть то, чего не имеете вы, так отнять норовите, а не самим сделать. Не ушли бы мы — ничего ни от нас бы не осталось, ни от сокровищ наших. Что ж. Земля богата здесь. Что сами найдете — то ваше будет. Но чужого взять — не сумеете.
— Как же вы ушли-то, что вас не заметил никто? Где раньше жили? — мне хотелось много спросить, да боялся — не успею самого главного узнать. А что главное — и не знал.
— Пытливый ты. — Сказала девка и уже не так зло улыбнулась. — Расскажу. Только беру с вас слово, что никому не скажете вы, что сейчас услышите. Только внукам перед самой вашей смертью открыться дозволяю. — Сказала так и в ладоши сильно хлопнула.
Амадеич со старшим с лица побледнели — крепко заклятие она наложила, не снять его. А что делать? Сами же пошли, не гнал никто.
Девка ступни из рук Игнатки высвободила, присела тут же на камушек и заговорила:
— Слушайте же. Жили мы тут издревле. И изучили всю эту землю до низа самого. Всяких пришельцев мимо себя пропускали — потому, как не задерживались они, дальше уходили, за Солнцем вслед. Однако стала в округе расти береза белая. Знак то был. По предсказанию древнему — должны были прийти сюда белы люди со своим царем и установить порядки свои; да здесь и остаться. Вот и пришли вы. И нет нам места на одной земле. Внутрь гор ушли мы. Прежде пещеры выкопали глубокие да друг с другом связанные, на входах стойки деревянные поставили и сверху на помосты камней навалили. Как вошли все с женами и детьми, да с пожитками своими, стойки выбили, да камни и обрушили. Завалили все ходы. Один только и оставался. Меня глядеть оставили — каковы пришельцы. Что за люди. Поняла я. Теперь и последнему ходу черед пришел…
— Как же можно живому человеку в горе жить?! Света белого не видючи? Сгинете же, пропадете! — не смог смолчать я.
Девка взглядом повела — будто знает нечто такое, что мне не ведомо. Да и верно — знает. Они ж все, чудины эти, мастера знатные. Захотят — и в горе солнце сиять начнет.
Тут Игнатка как очнулся. Застонал, с земли поднялся, встал перед девкой и говорит:
— Погребаете вы себя заживо. Да и мне жизни без тебя не будет. Знаю — с тобой мне хода нет. Не пустите. Ладно, уж. Эх, доля моя…
Повернулся и пошел слепо, прямо сквозь кусты колючи, да по камням острым. Мы не сразу сообразили — остановить его — он уж скрылся. Хотели, было, бежать за ним, да девка отговорила:
— Поплутает и выйдет обратно. Ему одному побыть надо, боль изжить.
И сама опять лицо каменно сделала. Стоит, не шелохнется. Мы тоже перед ней — столбами. Наконец, дошло, что мешаем ей. Пошли обратно потихоньку. Я всё оборачивался — смотрел, как она там. Далече отошли, тогда она с места сдвинулась. Вошла в пещеру, что-то там крикнула — эхо разнеслось, и камни сверху посыпались, вход заваливая. Только оползень и остался, место показывая, где пещера была.
Вернулись засветло. Амадеич сказал, что не нашли ничего, а Игнатку он послал еще посмотреть. Старшой подтвердил. А так — молчим, не говорим никому — что видели. Даже меж собой разговор не вели. Сильна девка оказалась.
Ну, потом на соседней горе руду медну нашли, не до того стало. Немцы поразъехались. Старшого камнем придавило. А Игнатка, когда вернулся, людей чураться стал, мрачным ходил. Такая тоска в его глазах стояла, что думал я — жизни себя лишит. Ан, нет, обошлось. Только не долго он пожил — зачах. Как свободно время выдавалось — он на гору ту шел, где девка засыпалась. Воля к жизни у него пропала. А без воли — как жить-то?