Дарда взглянула на месяц, светлый клинок Владычицы Ночи, и ее узкие бледные губы тронула улыбка. Жизнь – такая, какая она есть, ей нравилась.
КНИГА ВТОРАЯ
СЛЕПОЙ ИГРОК
ДАРДА
– Из Фейята они.
– С чего взял?
– Плащи полосатые.
– В восточном Хатрале тоже.
– А спорим?
– На что?
– На сегодняшнюю долю.
– Заткнитесь! – сквозь зубы бросил Лаши, и Шарум с Уту, обычно прозываемом Бегуном, прекратили шепотом препираться. Только Уту сделал утвердительный знак – согласен, мол.
Прозвище свое он получил отнюдь не за то, что бегал от сражений. Но по быстроногости он мог поспорить с хорошей лошадью. И даже если это сравнение преувеличено, вряд ли кто иной мог бы успеть высмотреть и шайку налетчиков, предположительно из Фейята, и караван, двигавшийся в направлении долины Зерах.
Можно было дождаться, пока фейятцы нападут на караван, и ударить им в спину. Но они решили устроить фейятцам засаду до встречи с караваном. Хотя это казалось более опасным, здесь несогласных не было. Единственное, что вызывало у некоторых сомнение – будто налетчики были именно из Фейята. В здешних краях уроженцы этого юго-западного княжества встречались редко. Не потому, что они были добродетельнее других и чурались грабежа и разбоя, а потому, что Фейят отстоял от Нира дальше Хатраля и Дебена. Дельта к ним была ближе, правда, там и пограничных застав имелось больше…
Сейчас отряд разделился. Те, кого возглавлял Лаши, укрывшись за склоном высокой песчаной дюны, смотрели, как приближаются всадники в красно-синих полосатых плащах.
Уловка, заготовленная для них Паучихой, была из разряда тех, что гордые люди пустыни назвали бы низменной, подлой, вполне достойной жалких, лживых и трусливых нирцев, одним словом – горожан. А нирцы, в особенности уроженцы Каафа, пришли бы от нее в восторг. Впрочем, изобрести эту уловку способен был только человек, достаточно пробывший в пустыне и знающий нравы и обычаи воинов южных княжеств.
Например, они ездили только на жеребцах, презирая тех, у кого под седлом были кобылы и мерины. А как же иначе? Только тот достоин называться мужчиной, у кого хватило сил и храбрости укротить норовистого коня, а кто ездит на мерине – сам мерин,
Надо отдать им должное – люди из пустынных племен действительно были превосходными наездниками. А сражаться пешими они не умели. Совсем. Это было ниже их достоинства.
А вот Паучиха сотоварищи начинали именно с того, что обучались сражаться пешими. И даже теперь в конном бою они были хуже, чем в пешем. Когда же им пришлось пересесть на лошадей, они предпочли именно кобыл и меринов. Наплевав на внешние достоинства, они, как истые нирцы, руководствовались соображениями практической пользы, а именно: кобылы и мерины были выносливее и лучше слушались всадников. В этом, кстати, взгляды выходцев из Каафа совершенно совпадали с обычаями кочевых народов бескрайних степей Гиргиса (о чем они, конечно, не знали), которые умудрялись наносить чувствительные поражения даже непобедимым шамгарийцам.
Но степняки степняками – а у Дарды был свой расчет. Чтобы победить людей пустыни, полагала она, лучше всего их спешить. Используя для этого их же слабость. Которую они считали своей силой.
Шарум вывел вперед низкорослую рыжую кобылку. Она нервничала, пыталась выплясывать, и Шаруму пришлось зажимать ей морду, чтоб не заржала раньше времени. Когда же он решил, что пора, то выпустил лошадь хорошенько огрев ее по крупу хлыстом, и она, сдурев, рванула по склону навстречу приближавшимся рысью всадникам.
Кони, учуяв течную кобылку – а она была течной – словно взбесились. Нет – просто взбесились. Чтобы сдержать их сейчас, далеко не у каждого всадника, даже выросшего в седле, хватило бы силы. Особенно, когда такое безобразие началось внезапно. Кое-кто вылетел из седла, кое-кто спрыгнул сам, чтобы повиснуть на поводьях. А уж когда жеребцы принялись грызться за кобылу, и безумие стало полным, со склона посыпались нирцы. Люди Лаши рубили растерявшихся южан, и те, кто сумел справиться с конями, либо понадеялся на собственные ноги, предпочли, как всегда, бегство обороне.
Но здесь их встретили стрелы и дротики. Вторая половина нирского отряда, возглавляемая Паучихой, воспользовавшись замешательством южан, обошла их с тыла.
Довольно скоро все было кончено. Нирцев было три десятка (такое количество определилось после нескольких рейдов и оказалось наиболее приемлемым), налетчиков примерно столько же, и столкнись они без предварительных хитростей, неизвестно чей был бы верх. Но что случилось, то случилось. Оставалось только успокоить лошадей.
Шарум и Бегун могли, наконец, разрешить свой спор. Уту подошел к ближайшему мертвецу, наклонился, принюхался, сморщился, Потом острием меча зацепил платок на голове убитого и стянул его.
– А я что говорил? Фейят! – торжествующе сообщил он.
Фейятцы от других южных племен отличались тем, что холили не только бороды, но отращивали длинные волосы и заплетали их в тугие косы – такая же была у мертвеца. Было и еще одно отличие у фейятцев. Запах. Жители пустыни мылись редко, и в этом даже приверженные чистоте нирцы не могли их упрекнуть – в пустыне вода бывает слишком дорога, чтобы тратить ее на мытье. Зато фейятцы регулярно совершали омовения, но не водой, а конской мочой – так предписывал их обычай.
– Добычу видел? – спросила Дарда у Лаши.
– Какая добыча? Они еще ничего взять не успели. Оружие, кони, провиант был у них кое-какой…
– И то неплохо.
Шарум, оправившись от огорчения, что придется платить Бегуну проигрыш, уже снова заключал с ним какие-то ставки – на сей раз, на масть жеребенка, который родится у его Обжоры – такую непоэтическую кличку носила кобыла.
– Чего хорошего? – проворчал Лаши. – Коней перепродавать надо. Может сколько-то оставим, но не таскать же за собой всех. Вот еще забота…
Бегун, успевший подняться на вершину дюны, замахал руками.
– Караван идет! – крикнул он.
– Очень кстати, – буркнула Дарда. Она свистнула, подзывая бурого мерина с черной гривой, на котором ездила. Поднялась в седло. Бросила остальным:
– На случай чего – будьте готовы.
Приказ не относился к Лаши – он поехал к каравану вместе с Паучихой.
Караванщики, обнаружив перед собой поле недавнего сражения, остановились, а охранники взялись за оружие. И не опустили его, когда двое всадников приблизились к ним. Их можно было понять – нирцы носили такие же длинные плащи с широкими рукавами и головные платки, как люди пустыни ( иначе невозможно было переносить жару), да еще без каких-либо знаков, выдающих принадлежность к тому или иному племени. Сами караванщики были в долгополых кафтанах, а головы укрывали тюрбанами, либо войлочными шапками. Что ясно давало понять – они с востока. Товары их были навьючены на верблюдов и ослов, сами же путники по преимуществу шли пешими. Но хозяин каравана, выехавший им навстречу, был на коне – старом, спокойном и подслеповатом. Оружия на почтенном купце, как заметила Дарда, кроме кинжала, заткнутого за матерчатый пояс, не имелось. Либо он был на редкость храбр, либо доверял своим охранникам.
У Дарды был меч, а неизменный посох закреплен за спиной. Но она в знак мирных намерений не дотронулась до оружия.
– Кто вы? – спросил купец. Несколько осипший голос выдавал его волнение.
– Я – Паучиха из Каафа, это – Лаши. Утверждаем на границах закон именем князя Иммера.
Должно быть, купец слышал о ней, и о том, как она выглядит. А лицо Дарды было открыто. Купец явно расслабился. Но все же спросил, покосившись на убитых
– А это кто?
– Из Фейята. – Лаши осклабился, демонстрируя зубы. – Как я понимаю, за вами они и охотились.
Купец учтиво склонил голову.
– Благословенны Хшатра, хранитель небес, и грозная Асви, пославшие вас. Я – Дипивара, купец из Паралаты, следую в Кааф. Не проводят ли храбрые служители закона наш караван?
– Только до Зераха, если вы следуете этим путем, – сказала Дарда. – И тебе придется подождать некоторое время, пока мои люди не возьмут добычу.
– Право на добычу никто не оспаривает. Но осмелюсь спросить, что храбрые воины князя Иммера считают своей добычей?