Наутро Лаши спросил Паучиху:
– Что будем делать со слепым?
– Да ничего. Пусть идет себе, куда хочет.
– Он хочет ехать с нами.
– Он с ума сошел? – Дарда подозрительно оглядела Лаши. – Или, может быть, ты? Мы еще долго не вернемся в город. И что же, отряд будет носиться по пескам за налетчиками, волоча за собой слепого?
– Он калека, человек божий. Если мы бросим его одного среди пустыни, будет нехорошо.
– А если его случайно зарубят, или затопчут конями в схватке, будет хорошо?
– Я понимаю. Но…
– Ты ему уже обещал. Вот что – я сама с ним поговорю. Где он?
Хариф был там же, где она вчера его оставила – у остывшего кострища. И Дарда решила бы, что он вообще не поднимался с места, если бы не посох, лежавший рядом с ним. Точнее, жердина. Наверное, попросил откуда-то выломать, а может сам справился…
Посох. А больше ничего у него не было – ни котомки, ни фляги. Наверное, все отобрали хатральцы.
– Ты и вправду хочешь ехать с нами, или это шутки Лаши?
– Если ты дозволишь. Хотя бы до конца этого рейда. В Каафе я найду себе занятие и пристанище.
– А что ты умеешь делать, кроме как предсказывать будущее?
– Ты хочешь включить меня в число своих бойцов, о Паучиха?
– Шутки в сторону, Хариф. Может, ты умеешь играть на флейте, цитре или самвике? А может, петь? В прошлом рейде мы подхватили бродячего певца, но в Каафе он от нас ушел.
– Петь я не умею. Но знаю множество историй.
– Вот и хорошо. Сумеешь развлечь моих людей – останешься. А если они будут скучать – попрощаемся на ближайшей караванной стоянке.
Когда они отошли, Лаши пробурчал:
– Не стоило так-то… Он все же прорицатель, а не площадный фигляр. Ты слышала, что бывало с теми, кто обходился с ним плохо?
– А ты и поверил. Он признал, что знает много историй. А ту историю про дочь князя Маонского, знает, наверное, вся страна. Он ее подхватил, и перелицевал на себя.
Лаши молчал. Недавнему мошеннику неловко было признаться в том, что он кому-то верит. И все же Дарда его не убедила. Она это почувствовала.
– Ладно. Раз вы с ним так сдружились, с тобой он и поедет. Один он в седле не удержится, верно?
– Но…
– До первой стоянки. А там поглядим.
– Был в Каафе купец по имени Идлоф. Жил он в богатстве и довольстве, и жену имел красавицу. Вот в эту жену влюбился молодой гуляка, из тех, кто проводит дни под звуки двойных флейт и перестук игральных костей. Имени его я не знаю, да оно и неважно. Но как ни склонял он жену Идлофа – а звали ее Ахуба, – каких бы наслаждений не обещал, сколько бы драгоценностей и ярких тканей в подарок не сулил, она сохраняла верность мужу. А надо сказать, что тот самый муж, Идлоф то есть, был вовсе не стар и не противен, как всегда бывают мужья в историях лживых, а не таких правдивых, как моя. Нет, он был мужчина молодой и красивый. Только, как всякий купец, он почти все время торчал в лавке, и дома бывал мало. Итак, поклоннику не удалось сломить верность Ахубы, но он не отступился. А решил прибегнуть к хитрости. А известно, что никто не искушен так в хитростях и уловках, как старухи сводницы. Гуляка нашел такую старуху среди соседок прекрасной Ахубы, и заплатил ей, чтоб та завлекла в ловушку верную жену. Старуха же стала каждый день ходить в гости к Ахубе, и так втерлась к ней в доверие, что жена Идлофа стала считать ее лучшей подругой. И тогда старуха выудила у нее клятву, что Ахуба выполнит любое ее желание. А после того, как опрометчивая клятва была дана, стала требовать, чтобы Ахуба дозволила поклоннику получить то, чего он от нее добивался. Как ни плакала жена купца, как не просила освободить ее от клятвы, старуха была непреклонна. Запомните же, кто слушает меня – лучше не клясться ни в чем и никогда, ибо даже если клятва получена обманным путем, ее надобно выполнять, иначе боги вас покарают. Но это не конец моей истории, нет, самое интересное еще впереди. Итак, Ахуба, страшась гнева богов и кляня себя за легковерие, дала согласие, как взойдет луна, встретиться с поклонником в роще за храмом Мелиты. И пришла туда в сопровождении старухи. Но вот незадача: в тот самый вечер к пылкому любовнику пришли друзья-приятели, выпили и сели играть в кости. И азарт игры затмил любовный жар. Молодой гуляка пропустил назначенный час, играл всю ночь и опомнился только на рассвете. Ахуба же, давно страдавшая без мужской ласки, сидя в роще, представляла себе картины одну сладострастнее другой. Под конец эта добродетельная жена так распалилась, что не дождавшись любовника, приказала старухе отправиться на улицу и привести к ней любого мужчину, лишь бы это был не дряхлый старец и не калека. Что делать? Старуха отправилась исполнять приказ, и приглядев на улице подходящего молодца, стала зазывать его, предлагая свидание с женщиной редкостной красоты. И надо же было так случиться, что молодцом этим оказался сам Идлоф, заполночь возвращавшийся из лавки. Он всегда поздно заканчивал дела, и старуха, так часто бывавшая у него в доме, ни разу его не видела. Старуха была красноречива, а Идлоф в самом деле не старик и не калека. Долго уговаривать его не пришлось. Он последовал за старухой в рощу, и каково же было потрясение супругов, когда они увидели друг друга. Ахуба, однако, нашлась первой, и напустилась на мужа: "Ах ты, мерзавец! Давно я подозревала, что ты врешь, будто до ночи сидишь в лавке, а сам только и знаешь, что бегать по девкам! Я решила тебя испытать – и что же? Ты кинулся по зову первой же сводницы!" Долго каялся Идлоф перед женой, бил себя в грудь, обещал завалить подарками, прежде чем купил себе прощение. Супруги помирились и зажили счастливо, да, наверное, и сейчас живут. Так заканчивается история о том, как сводница попалась в ловушку собственной хитрости, а жена, благодаря измене, сохранила верность мужу. И да помогут вам боги всегда так же ловко находить выход из трудного положения, как это сделала Ахуба!
Хариф и в самом деле знал много всяческих историй – комических и кровавых, непристойных и нравоучительных. На привалах его слушали с удовольствием. Ехал он поначалу на одной лошади с Лаши, но потом его пересадили на кобылу посмирнее из запасных, и кто-нибудь из стражей на марше держал ее поводья. На счастье, во время этого перехода они не встретили противника.
Так они добрались до колодца, где скрещивались пути, где всегда можно было найти караванщиков, паломников и пастухов. Такие стоянки нередко также подвергались нападениям. Говорят, в Хатрале, Дебене и Фейяте колодцы и оазисы были священны, возле них нельзя было проливать кровь. Но здесь был Нир, страна чужаков, где соблюдать правила необязательно. Поэтому людей Паучихи встретили здесь с радостью, как защитников, хотя ясно было, что с ними придется делиться провиантом, а может, и чем еще. Нирцы в большинстве своем люди были практичные, и бескорыстная помощь вызывала у них подозрение. Пограничные стражи в этом отношении были безупречны: от платы – во всех видах – никогда не отказывались.
Они встали лагерем, решив пробыть здесь, по меньшей мере, двое суток, и провести разведку. Дарда даже поставила шатер, чего на марше не делала. Потом пошли, как всегда, обычные дела, разговоры с караванщиками, проверка стражи.
Она подошла к костру, когда Хариф рассказывал очередную историю, и дослушала ее до конца, встреченного всеобщим одобрением. Потом слушатели понемногу стали расходиться, а кое кто привычно улегся спать прямо у костра.
– Ты ничего не сказала о моей истории, Дарда, – сказал Хариф. – Она тебе не понравилась?
– Хорошая история. Если не считать того, что за храмом Мелиты в Каафе нет никакой рощи. (Она чуть не сказала, что роща есть за храмом Псоглавца, но удержалась).