— Ты гляди, на нем ошейник! — сказала Альда, будто еще требовалось доказательство, что мишка ручной. — Его надо отвести домой.
Оказывается, Альде показали мишку как диковинку кордона. Его выходили из маленького медвежонка, мать которого убил лесник года три назад. Очень ручной вырос, как собачонка. Ласковый, понятливый, но любит и победокурить. Нет-нет, да и в лес уйдет. Бродит три-четыре дня и снова возвращается. Как и все медведи, очень любит мед, сахар — все сладкое. Сегодня он увязался за Альдой. На кордоне сказали, не беда, вернется. Всю дорогу озоровал. А потом обогнал ее и умчался вперед. А она думала: он рыщет поблизости. Все звала, поджидала. А он — вон где.
— Хоть бы мед уберег! — сказала Азату с укором. — Чем теперь угощать гостей?
Азат и обрадовался, и огорчился. Вот-те и приключение. Как в кино. Альда подвела к нему Мишку, и тот ласково потерся мордой о плечо Азата. Жаль было бы погубить такого зверя!
Не мешкая, Альда повела Мишку на кордон, а Азат стал заново готовить обед. Не успел он распалить костер и поставить на огонь кашу, как нагрянули ребята. Усталые, изголодавшиеся, с завидным аппетитом. Но обеда еще не было.
— В чем дело, Азат? — спросил Биктимер. — Опять сороки?
— Какие тебе сороки! Медведь! Да-да, сам медведь!
— Значит, новые сказки, а мы без обеда! — огорчился Петька.
Ребята обступили Азата и наперебой расспрашивали о случившемся. Азат рассказывал сбивчиво, то забегая вперед, то возвращаясь назад. А у ребят уже глаза горели. Вот-те и Азат! Чуть медведя не убил. Если б не Альда, была бы на ужин медвежатина.
Вернулась Альда, и ребята снова и снова расспрашивали ее про зверя-проказника и были готовы сейчас же бежать на кордон, чтобы собственными глазами увидеть того медведя. Про мед никто и не вспомнил.
Как ни ждали профессора и старого камнереза, они не прибыли.
Уже перед сном Альда спустилась к озеру, чтобы вымыть ноги. За нею увязался Петька.
— Ты что, как тень, бродишь за мною? — спросила она его, не скрывая раздражения. — Сказала же, с таким, как ты, дружить не сумею.
Петька поглядел на нее вызывающе и тихо, сквозь зубы, процедил:
— Хочешь скажу такое, о чем никому не скажу больше? Одной тебе! Хочешь?
Заинтриговать Альду легко. Значит, все же хочет сказать ей. Почему бы и не выслушать. Пусть говорит.
— Только слово — никому не пересказывать! Согласна?
Альда заколебалась было и все же решилась.
— Пусть так, согласна.
— Знаешь, почему не поехал Сенька?
— Сам же сказал, в деревню…
— Нет. Я запер его в школьном подвале, на складе.
— Как запер? — оторопела Альда.
— Запер, и все.
— Зачем же запер?
— Не хотел, чтобы ехал с нами, с тобою. Думаю, пусть посидит… Сам хотел с тобою… Чтоб не дружила с ним…
— Ты с ума сошел. Ну к дурак! Разве товарищи так поступают?!!
— А пусть не мешает.
— Ну и дурак. Как же он выберется? Надо же сообщить немедленно. Может, еще сидит взаперти. Да ты понимаешь, что натворил?!!
— Конечно, понимаю, потому и сказал.
— Идем к Платону Ильичу.
— Ты же слово дала никому не говорить.
— Какое слово? Ты ошалел. Разве этим шутят! Идем.
— Никуда я не пойду, и ты не смеешь. Слово дала.
Альда сорвалась с места и бросилась в лагерь. Ну и дурак. Сумасшедший дурак. До чего додумался. А вдруг Сенька и теперь еще сидит взаперти. Ужас! Кошмар! Нет, нужно сейчас же обо всем рассказать Греку. Но с приближением к лагерю ее решимость таяла. Взбудоражить ребят легко. А что за польза? Все равно ночью ничего нельзя предпринять. Лучше подождать до завтра. Можно же послать телеграмму. Через колхоз. Конечно, можно.
Запыхавшись, Петька догнал Альду.
— Не смей, надо — я сам скажу.
— До завтра не буду, — сказала Альда, — а там грози не грози — все равно скажу.
И стиснув зубы, пошла спать.
Долго ворочалась с боку на бок. Вон что, оказывается, с Сенькой. Удалось ли его вызволить. Слово дала молчать. А разве можно молчать. И разве мыслимо сдержать слово. Нет и нет. Завтра будут они в колхозе, и надо немедленно дать телеграмму. А Петьку надо судить, судить судом ребят. Иначе нельзя. Пусть отвечает за свои поступки. А вдруг скажет, все из-за нее, из-за Альды. Стыдно же будет. Пусть стыдно, а молчать нельзя, нельзя, нельзя!..
Час молчания
Медведь нарушил весь распорядок лагеря, и до самого сна ребята не успели внести в дневник записи о виденном и пережитом, не сумели сделать зарисовки, рассортировать собранные камни — ничего из того, чему обычно посвящался вечер. Все за день устали и до утра проспали, как убитые. Азату снилось, что он все же убил того медведя. Проснулся в холодном поту.