Тончайшая работа!
— Помню, — говорил старый камнерез, — я рубины оттачивал. Каждый на трех дисках. И что ни камень — пятьдесят семь граней. Четыре тысячи камней. А это лишь штрих. Вот так было.
А кончили — камни отослали в Ленинград. Над картой трудились лучшие ювелиры и художники. Аквамаринами они обозначили Северный морской путь, дымчатым хрусталем — предприятия нефтяной промышленности. Темно-вишневым альмандином — сеть электростанций. Яркими рубинами — металлургические заводы. Нежно-голубыми топазами — бумажные фабрики. Изумрудами — предприятия по обработке дерева. У каждого камня — своя форма и свое значение.
— Правда, чудо-карта! — восхитилась Альда.
— Есть в ней и порок, — продолжал Корней Ильич. — Как ни хороша карта, а с каждым годом стареет. Уже тысячу заводов ставим на год. Попробуй исправь это на такой карте. Вот и выходит, музейный экспонат. Память о нашей молодости!
Теперь опять заговорил профессор:
— Музей есть музей! — вернулся он к своей мысли. — И камень в музее, как ни хорош, а в музее. Куда интереснее он в природе, в руках человека, в деле. Такое ни в каком музее не увидишь.
С увлечением рассказал о своей поездке в Хибины. Там, за Полярным кругом, он впервые увидел тысячеметровые горы. Полуночное солнце. Фантастические краски северного сияния. И загадка на каждом шагу. Нет, какие там камни! Красные, как кровь. Ярко-зеленые. Фиолетовые. Серебристые. Золотистые. Все краски радуги.
Жили они в палатках. Было жарко и — холодно. Их съедали тучи комаров, назойливой мошкары. От них не спасали даже сетки. Хибинские камни затмевали все. Несметные клады! Он говорил о них с увлечением, описывал камень за камнем. Там ничего тогда не было, а теперь город. О хибинских апатитах знает весь мир!
Состав несложен — просто фосфорнокислая соль кальция с примесью фтора. Минерал так разнообразен и странен, что не случайно назвали его апатитом — по-гречески означает «обманный». То он напоминает кварц или берилл, то просто — известняк, а то — даже зернистый мрамор. Лет сорок назад о нем почти не слышали. Сейчас же часто пишут как о полярном золоте. Камень плодородия. Камень жизни!
Оказывается, есть и зеленый апатит. Редчайший камень. Бахтин видел его своими глазами.
Почти до полуночи шел нескончаемый разговор про Хибины, и, казалось, с гор Южного Урала ребята волшебно перенеслись далеко на север, за загадочный Полярный круг, и с самим профессором всю ночь под негаснущим полярным солнцем пробродили по Хибинам.
Университет университетом, а режим режимом. Давно время спать. Илюшку взялся проводить домой сам Платон Ильич. Вместе с ними увязался и Сенька. Сели в лодку. Тихо заурчал мотор.
И ночное озеро — такая прелесть! Выбрались на середину, заглушили мотор и минут пять посидели молча. Такого нигде не увидишь. Сразу два неба. Одно — над головой — с золотыми горошинами звезд, другое — под лодкой, на дне озера. Два берега. Один елями вверх. Другой елями вниз. Два кольца гор. Одно образует темную эмалированную чашу над озером. Другое под ним, внизу. И тишь несказанная. Кажется, кричи, греми, грохай во что попало, ничто не зашелохнет. И ласковая, теплая, стекловидная вода. Она на все смотрит и все вбирает в себя, ничего не выпуская из своих глубин. И столько в ней простора, кажется, опрокинь весь мир, и он найдет себе место.
Вот он, ночной Урал!
Капитан Илюшка
На бивак туристов Илюшка приплыл на моторке ни свет ни заря. Лагерь еще спал. Мальчонка привязал к дереву лодку, вышел на берег и присел у вчерашнего костра. Он едва теплился. Илюшка по-хозяйски подкинул еловой суши, и костер весело затрещал. Огляделся, почесал затылок и вдруг обрел решимость. Забрал пустое ведро, сел в лодку и снова уплыл на озеро. «Привезу им рыбы на завтрак, пусть едят».
Проснувшись первым, Юрка выглянул из палатки и увидел моторку уже далеко от берега. «Не спится ему, бесенку», — узнал он Илюшку. Хотел крикнуть ему, да побоялся. Еще разбудит ребят. А они намотались за эти дни: то его тащили, то Злату искали.