По дороге я старался сохранять бодрость, но это было совсем непросто. Я почему-то все время вспоминал вопрос Бориса Андреевича – «Что конкретно мы здесь делаем?». Теперь у этого вопроса появился новый и неожиданный ответ. Пытаемся выжить. Но ведь мы приехали сюда вовсе не за этим. Мы приехали спасать профессию. А в чем на самом деле заключается наша профессия? Создавать такое впечатление, что проблемы нет? Строить потемкинские деревни? Дурачить всех, отвлекая за деньги богатых внимание бедных от их реальных проблем? Скрывать от людей, почему они в той клоаке? Да еще так, чтобы они были рады обманываться. В этом наша профессия? Или, быть может, я еще очень молод и не понимаю того, что понимает Борис Андреевич. Может быть, реальность и правда не существуют. А есть только мир его воображения, где что-то привлекает внимание, а что-то нет.
Меня вырвало еще дважды, пока я шел. Пиджак был безнадежно испорчен и издавал такой запах, что я бросил его на землю и остался в одной белой рубашке. Дорога так и продолжала скрываться в бесконечности. Никакой, даже отдаленной, видимости военной части не было. Солнце склонилось низко, наверное, было уже около шести вечера. Возможно, мое сознание все же ненадолго отключалось. К счастью, я заметил впереди прогалину и постарался прибавить шаг.
Надо сказать, раньше у меня никогда не было галлюцинаций. И поэтому я решил, что олень действительно был. Но тут я увидел то, что не может быть реальностью. Это было видение, хотя постоянная рвота и головокружение могли вызвать любые зрительные аберрации. Лучи солнца как бы объединились вместе у самой прогалины леса, и из них образовалась яркая человеческая фигура. Хотя почему я говорю «человеческая»? Это был не человек, а яркий силуэт, наполненный светом. Он словно парил над землей. Расправив руки, он влетел в лес и исчез за деревьями.
В фильмах о привидениях я видел сцену, когда живой человек в доме с привидениями наблюдал людей, живших здесь раньше. Точно так же, как этот световой силуэт привидения на что-то указывали живым. В фильмах они обычно рассказывали о прошлом дома, повествовали о минувших делах. Возможно, мне померещилось, но мое видение выглядело совсем как живая фигура. Собрав последние силы, я поспешил к опушке.
Зайдя в лес и пройдя около ста шагов, я понял, что световой силуэт меня не обманул. Тут были люди! То есть спасение для меня и Бориса Андреевича. Я хотел показать, что без оружия, и развел руки. От счастья и облегчения ноги подкосились, свет погас, и я провалился в обморок. Словно издалека, я слышал голоса, но затем и они пропали.
Святой Августин…
– …Был манихейцем, – сказал высокий человек у костра.
– А мать пророка Мани была армянкой, – заметил подходящий к костру крепкий мужчина.
– Ты это к чему, Армен?
– Ну, я же армянин, – сказал Армен. – Поэтому я стал манихейцем.
– Вообще-то в Армении христианство, и не простое, а относящееся к древнейшим восточным христианским религиям, – ответил высокий.
– Манихейство более правильная религия, – сказал Армен. – Потому что она всеобщая и включает в себя и христианство, и зороастризм… – Он задумался. – Тем более, послушай, если произносить Ара Мани, то получается почти Армения.
– А вы кто? – спросил высокий у тихой пары, сидящей рядом.
– Важно ли это? – отозвалась женщина.
– Здесь всем положено о себе рассказывать. Искренне и без утайки.
Мужчина и женщина переглянулась, и она сказала:
– Мы гностики.
– Гностики? – удивился высокий. – И что это значит?
– Для нас это значит, что познание обладает ценностью. Мы как ученые…
– Разве ученый может верить в Бога? – перебил Армен. – Вот мой дедушка Гурген был химиком, так он не верил. И всем говорил…
– Подожди, Армен, – сказал высокий. – Дай сказать. Тем более что твоя вера против пустых разговоров. Надо говорить только что-то важное.
– Простите, – сконфузился последователь манихейства и посмотрел на пару.
– Гностицизм – это истинное христианство, – излишне твердо сказала женщина. – Но это христианство, которое приветствует поиск истины. В отличие от… – Она не продолжила.
В костре потрескивали дрова. Люди приходили и уходили.
– А митраистов здесь нет, случайно? Или стоиков? – поинтересовалась молодая девушка.
– Это еще что такое? – удивился высокий. – Тут есть и дзен-буддисты, и конфуцианцы, и индуисты, но вот про этих я не слышал.
– Мы в институте проходили, что канонический образ Христа – это заимствование. А на самом деле это изображение бога добра Митры. А христианская философия почти полностью взята из древнегреческого стоицизма.