Бен заупрямился:
— Я не позволю причинять ему вред, а этот вес его сломает.
— Прелестно! — сказал я. — Два потрепанных старых дурака, владеющих лучшей лошадью в мире, останутся на своем старом ранчо среди бесплодного песка, с парой поддужных и остатками выигрышей от нескольких скачек.
— Я тебя понимаю, — сказал Бен. — Ты-то получаешь с этого только денежки, а мне на нем скакать.
— Ладно, — сказал я, пытаясь отнестись ко всему философски. — Мне приходится смотреть на него, а это почти так же здорово, как скакать самому. — И схватил Бена за руку: — Как я сказал?
Бен выдернул руку:
— Ты что, спятил?
— Приходится смотреть! — процитировал я самого себя. — Бен, что происходит каждый раз, когда Орлик скачет?
— Он бьет рекорд, — ответил Бен не раздумывая.
— Он приводит в исступление несколько тысяч зрителей, — поправил я.
Бен посмотрел на меня:
— Ты думаешь, что люди будут платить только за то, чтобы увидеть скачку с единственным участником?
— Да ведь когда Орлик скачет, остальные просто не в счет. Соглашайся.
Мы заявили Орлика на предпоследние скачки сезона. Все было как я ожидал. Остальные вышли из игры. Ни у кого не было лошади, которая могла бы поспорить с Орликом, даже несущим сто семьдесят фунтов. Все они переметнулись на последние скачки. Ни одна лошадь — даже сам Орлик, так они полагали, — не сумеет выкладываться два дня подряд на двух ипподромах, между которыми расстояние в тысячу миль. Две скачки с перелетом на самолете — нет, такой сандвич не по зубам даже Орлику, и они чувствовали себя в безопасности.
Владельцы второго ипподрома не помнили себя от радости. Никогда в жизни у них не было такого количества участников. А владельцев первого ипподрома едва не хватил удар. Они хотели переговорить с нами, предложили оплатить дорогу самолетом, и я прилетел.
— Согласны ли вы обсудить условия, на которых снимете свою лошадь?
— Нет, не согласен, — ответил я.
— Не пойдет к нам публика, — взмолились они. — И даже ваша лошадь их не заманит.
А думали они в это время про десять центов на доллар.
— Вы сильно ошибаетесь, — ответил я. — Объявите, что чудо-лошадь выступит без дополнительного веса на побитие собственного рекорда, и у вас будут полные трибуны.
Они не имели права отменить скачку, и им пришлось согласиться.
По дороге домой я заглянул к Карвейлерсу. Мы долго беседовали и заключили соглашение.
— Дело выгорит, — сказал я. — Я уверен.
— Верно, — согласился Карвейлерс. — Выгорит, но только вам придется уговорить Бена один-единственный раз выступить на Орлике с весом в сто семьдесят фунтов. Нам необходимо до смерти перепугать всех лошадников.
— Я его уговорю, — пообещал я. Приехав домой, я отвел Бена в сторонку.
— Бен, — начал я. — Любая ковбойская лошадь несет больше ста семидесяти фунтов.
— Да, но эти лошади не скачут милю в минуту.
— И все же он сможет проскакать в полную силу, неся сто семьдесят фунтов, и это ему не повредит.
— У ковбойских лошадей и бабки, и суставы, как у рабочей скотины. Они совсем не похожи на чистокровных верховых.
— Да ведь и Орлик не похож, — заметил я.
— К чему все эти споры? Ты уже договорился, что он будет скакать без дополнительного веса.
— Это в первой скачке.
— В первой! Уж не собираешься ли ты заявить его на две скачки подряд?
— Собираюсь, и вторая будет его последней. Я больше никогда не буду просить тебя об этом.
— Ты бы постыдился вообще просить меня скакать с таким весом.
Тут до него дошло, что я сказал.
— Последняя скачка? Откуда ты знаешь, что это будет его последняя скачка?
— Я забыл тебе сказать, что разговаривал с Карвейлерсом.
— Так, с Карвейлерсом разговаривал. Ну и что?
— Бен! — умоляюще сказал я. — Поверь мне. Посмотрим, что Орлик сможет сделать под ста семьюдесятью.
— Ладно уж, — проворчал Бен. — Но я не собираюсь его подгонять.
— Подгонять! — фыркнул я. — Ты пока что и удержать-то его ни разу не сумел.
Когда Рыжий Орлик легко пошел под этим весом, Бен удивился, а я нет. Бен с неделю объезжал его кентером,[4] пока набрался храбрости послать в резвую. Орлик по-прежнему бил все рекорды, кроме своего собственного. И чувствовал себя отлично.
Когда мы заявили его на вторую скачку, все, кроме пятерых владельцев, забрали свои заявки обратно. Эти пятеро знали, что у них лучшие скакуны сезона, если не считать нашего жеребца. Они думали, что если Орлик после скачки на побитие своего рекорда и перелета в тысячу миль пойдет под весом в сто семьдесят фунтов, с ним еще можно будет честно потягаться.
На первом ипподроме Орлик скакал один, без веса, перед битком набитыми трибунами. Публика вскакивала с мест и орала от восторга, когда рыжий вихрь несся по дорожке наперегонки со стрелкой громадного секундомера, установленного в середине поля вместо табло тотализатора. Бен боялся за исход следующей скачки и поэтому дал ему улучшить предыдущий рекорд всего на одну секунду. Но этого было достаточно. Публика безумствовала. А я был во всеоружии перед последним сражением.
Вторая скачка пришлась на ясный, солнечный день. Дорожка была отменная. Места на трибунах все распроданы, даже в середине поля стояла толпа. Ложи прессы были битком набиты репортерами, которые горели нетерпением сообщить миру, на что способна чудо-лошадь. Публика на этот раз поставила на Орлика все, до последнего доллара. Да, теперь это стало уже достоянием истории. Рыжий Орлик под весом в сто семьдесят фунтов опередил самую быструю лошадь на пять корпусов. Толпа снесла все загородки перед трибунами, пробиваясь поглазеть на Орлика. Ипподром потерял целое состояние, и у трех совладельцев были сердечные приступы.
Остальные созвали совещание и стали умолять, чтобы мы сняли нашу лошадь со скачек.
— Джентльмены, — сказал я. — Мы вносим свое предложение. Вы вчера заметили, что сборы на выступлении Орлика были самые большие в истории ипподрома. Понимаете? Люди готовы платить за то, чтобы посмотреть, как Орлик скачет наперегонки с временем. Если вы гарантируете нам по два выступления в сезон на каждом из крупных ипподромов и шестьдесят процентов сбора, мы согласны никогда не заявлять Орлика в остальных скачках.
Это было настолько логичное решение, что они даже удивились, как оно им самим не пришло в голову. Наше дело выгорело. Владельцы остальных лошадей могли надеяться, что к концу скачек их питомцы по крайней мере будут где-то на финишной прямой. Владельцы ипподромов радовались, и не только потому, что публика снова могла играть на тотализаторе, но и потому, что им текли денежки с каждого выступления Орлика — по сорок процентов сбора. Мы тоже радовались, потому что нам перепадало еще больше. И в течение трех сезонов везде царила тишь да гладь. А вот за будущий год я не ручаюсь.
Я совсем позабыл рассказать вам о нашем соглашении с Карвейлерсом. Мы с ним тогда обсудили малоизвестные данные о мутантах, а именно, что они передают свои новые признаки потомству. У Карвейлерса на коннозаводческой ферме пятьдесят кобыл, а Рыжий Орлик в заводской работе оправдал себя на сто процентов, так что в следующем сезоне пятьдесят лошадок, похожих на него как две капли воды, выйдут на скаковые дорожки. Хотите верьте, хотите нет, только скачут они точно так же, как их отец, и нам с Беном принадлежит по пятьдесят процентов с каждого из них. Бена немного беспокоит совесть, но ведь я специально оговорил, что мы не будем заявлять в скачках только самого Орлика.
Перевела с английского М. Ковалева