Иногда Махараджи разговаривал с кем-то одним из присутствующих, а все остальные просто слушали, в полной мере довольствуясь тем, что они находятся рядом.
Было особое удовольствие в том, чтобы наблюдать, как прибывали новички, полные скептицизма, с различными вопросами, и затем видеть, как их сердца мягко раскрываются подобно распускающимся цветам, окружённым нежной заботой искусного садовника. Так мы сидели группами вокруг Махараджи, а он поворачивался то в одну, то в другую сторону, обращаясь то к человеку, сидящему рядом с ним, то к преданному, только входящему к храм; и он так легко менял настроение группы от лёгкого смеха к глубокой напряжённости и затем обратно. В такие моменты было ощущение того, что Махараджи — кукловод, а мы все — марионетки.
Находиться в обществе Махараджи всегда было чем-то особенным. Он всегда был по-детски естественен. Он не ставил никаких условий и не ожидал какого-то определённого поведения от своих преданных.
Внешние факторы очень редко оказывали на него воздействие. Он мог беседовать с полдюжиной людей перед камерой на расстоянии фута от его лица. Он был далёк от каких бы то ни было формальностей. Он не совершал ни ритуалов, ни пудж. Он не соблюдал никаких ортодоксальных обычаев, таких как, например, ритуальное омовение. И тем не менее его присутствие было более чем вдохновляющим, оно оказывало просветляющее воздействие. Медитируя в его присутствии или недалеко от него, даже если он при этом громко разговаривал и смеялся, человек быстро достигал области ясного света, области, которую трудно достичь без его милости и его силы.
Непрерывные даршаны
Махараджи часто советовал индийским преданным сидеть в тишине; просто сидеть, слушать и впитывать. Но рядом с ним трудно было это выполнять, вокруг него постоянно разворачивалась драма, непреодолимо приковывающая к себе внимание: кто-то приходил и уходил; что-то говорили; какую-то пищу раздавали; кому-то удалось сесть ближе к нему; он кого-то приласкал и на кого-то накричал, сами его телодвижения на кровати. Один индус сказал, что тем из нас, кто не говорит на хинди, повезло, поскольку это не даёт нам слишком вовлекаться в происходящее. Когда наступал небольшой период тишины или когда вам удавалось отвлечь своё внимание от всей этой мелодрамы, вы могли просто купаться в неподверженном никаким временным рамкам блаженстве его присутствия.
В то мгновение, когда вы встречаете его, если вы готовы, он проникает в вас — подобно семени, — чтобы затем взойти. И время — это ничто.
*
Находясь рядом с ним, вы забываете обо всём. Нет ничего, кроме Махараджи, кроме тотального, свободного от каких бы то ни было усилий поклонения. И это истинная пуджа.
*
Иногда мы засиживались в Каинчи допоздна, разговаривая с Махараджи, и полностью теряли ощущение времени, до тех пор пока не слышали, как кто-то совершает своё утреннее омовение, и тогда понимали, что вся ночь уже позади.
*
Это был один из тех даршанов, когда вам кажется, что кто-то подложил в чай ЛСД.
*
Мы купались в лучах его света.
*
В действительности вы можете по-настоящему быть с Махараджи тогда, когда вы находитесь вдали от его формы. На расстоянии вы можете сосредоточиваться на нём без помех.
Глубокие даршаны
Для других самым впечатляющим было ощущение глубокой близости, исходившее от того, что вы чувствовали присутствие другого существа в пределах того же пространства, какое занимали вы сами, шепот возлюбленного, знающего всё самое сокровенное в вашем сердце.
Махараджи никогда не читал ни проповедей, ни лекций; он говорил внутри вашего сердца. С ним вы автоматически знали всё. Это происходило через сердце, а не через прочтение книг.
*
Мы, десять или двадцать преданных, сидели на заднем дворе ашрама в Каинчи, беседуя с Махараджи. Один из нас говорил: «Но, Махараджи, а как же насчёт того-то и того-то?», задавая какой-либо вопрос о Боге или о жизни. Махараджи начинал говорить, и вскоре все уже были в слезах. Иногда он говорил о Христе и начинал плакать сам.
*
Я никогда особо интенсивно не общался с ним на уровне слов. Но внутри я ощущал такую любовь, что постоянно старался находиться рядом с ним — если я уходил, то совсем недалеко — и я всегда возвращался обратно. И так было с очень многими людьми.
*
Махараджи проникал в сердце каждого человека путём, который подходил именно для этого человека. У каждого связанные с ним переживания были своими, отличными от переживаний других. Это то, что нужно прочувствовать сердцем.