*
Однажды Махараджи увидел, что одна из преданных надела на даршан новое дорогое сари. И он сказал ей: «Знаешь, Ма, я гостил в одной богатой семье, но они носили такую простую одежду, что нельзя было отличить богатых от бедных. Простая и чистая одежда».
*
Однажды вечером Махараджи сидел на корточках посреди грязной улицы, и как раз в это время мимо проходило несколько «важных» персон — поэты, судьи, чиновники. Они встали вокруг Махараджи, и он спросил их: «Почему вы не садитесь?» С некоторой нерешительностью они присели рядом с ним. Тогда Махараджи сразу же поднялся и сказал: «О'кей, пошли».
Я купил несколько яблок в Матхурс, чтобы преподнести Махараджи в качестве прасада (подношение, обычно в виде пищи, которое, будучи принятым Махараджи, становится освящённым). Они были дорогие, и я тщательно выбирал каждое из них. Когда я преподнёс их Махараджи, он сказал: «Отложи их. Я съем их позже». Моё самолюбие не позволило мне сделать, как он сказал, и, очистив первое яблоко от кожуры, я обнаружил, что оно гнилое, то же было и со вторым, и с третьим, и с четвёртым. Махараджи посмотрел на меня и сказал: «Я же сказал тебе отложить их». Позже я обнаружил, что пятое яблоко было отличным.
*
Я работал в Агре, и каждый раз, когда Махараджи приезжал во Вриндаван, я покупал для него прасад на десять-пятнадцать рупий. Я видел, что другие приносят намного больше этого, и однажды в воскресенье у меня совсем испортилось настроение от того, что я могу принести так мало. В понедельник утром я ожидал возможности коснуться его стоп, прежде чем отправиться на работу и думал про себя: «С моими ограниченными ресурсами мои десять рупий стоят десяти тысяч кого-то другого». И как раз в это время Махараджи вышел из своей комнаты, говоря: «Странные люди приходят ко мне, они предлагают десять рупий, а говорят, что предложили десять тысяч».
*
У него было одно выражение лица, которое он никак не позволял мне ухватить фотоаппаратом. Вот он сидит как обычно, а затем внезапно выпрямляется и смотрит прямо на вас, глаза широко раскрыты, взгляд пронзителен. В течение многих месяцев я пытался поймать это выражение на плёнку. За то время, которое мне требовалось для перевода плёнки на следующий кадр, он возвращался в обычное состояние, хихикая и смеясь. Он смотрел на меня и довольно улыбался, видя мою досаду. (Если бы у меня в фотоаппарате был мотор!)
Однажды он подошёл ко мне и, взяв мою бамбуковую трость, начал пританцовывать в стиле Чаплина. Он выбрасывал её вперёд и назад, будто раньше никогда не видел палки, и так, будто он сам был большой обезьяной. Он начал играть тростью, вертя ею во все стороны, а затем просто отшвырнул её и пошёл по дороге! Так закончился этот даршан! И я был его единственным свидетелем.
Однажды почти все угли в жаровне перед Махараджи сгорели и на неё положили кучу дров, которые, конечно, не горели, но давали много дыма. Тогда Махараджи сказал, чтобы сверху налили керосина, но дрова по- прежнему не горели. В воздух вздымались огромные клубы дыма.
Махараджи наклонился вперёд, пристально посмотрел, и внезапно из жаровни вырвались языки пламени высотой с дом. Махараджи отпрыгнул назад, радуясь и хлопая в ладоши, как переполненный радостью ребёнок. Он был в таком восторге.
*
Однажды я прибыл в ашрам слишком рано и просто сидел на крыльце. Пришёл какой-то человек с ружьем в руках. Конечно же, Махараджи сказал ему: «Неси эту штуку сюда. Дай мне посмотреть». Человек открыл ствол и проверил патронник, чтобы убедиться, что ружье не заряжено. Хотя это был дробовик, он хотел убедиться, что оружие не выстрелит. Махараджи взял его, открыл, затем защёлкнул обратно и приложил к плечу, как это делают при стрельбе. Он немного поиграл ружьем, открывая и закрывая его, затем отдал его обратно хозяину и отослал его прочь. После того как тот человек ушёл, он спросил: «Зачем он носит ружье?»
Я ответил: «Я не знаю» (мой стандартный ответ).
И тогда Махараджи сказал: «Он носит его, потому что он боится».
Чистота даршанов
Зимой 1971 года около Махараджи собралось очень много людей, и он стал отсылать их в разные места. Мне было велено отправляться в Пури. Также Махараджи сказал мне, что на обратном пути я могу навестить Гоенку (известный учитель випассаны, буддийской медитации). Я чувствовал, что мне действительно необходимо поучиться медитации, и отправился в Бодх-Гайю, где пробыл сорок дней. Всё это время мой ум пребывал в состоянии необычайной ясности, чего я раньше никогда не испытывал.