Затем он, взглянув на меня, начал говорить на хинди, и я очень мало что понял из его речи. Я услышал, как он спросил моего друга: «У тебя есть фотография Махараджи?»
Тот кивнул: «Да».
«Дай её ему», — сказал человек в пледе, указывая на меня.
«Прекрасно, — подумал я, — дарить мне собственную фотографию», и я благодарно улыбнулся. Но я всё ещё не имел намерения касаться его стоп.
Тогда он спросил: «Вы приехали в большом автомобиле?»
— Да. (Я не хотел одалживать чужую машину и таким образом брать на себя ответственность за неё, поэтому машина была для меня источником раздражения.)
Он взглянул на меня с улыбкой и спросил: «Вы дадите её мне?»
Я только успел открыть рот, как мой друг, всё ещё лёжа на земле, поднял свои глаза на гуру и сказал: «Махараджи, если она вам нужна, можете взять её. Она ваша».
Тогда я вмешался: «Нет, погодите. Я не могу вот так просто отдать машину Дэвида». Старик заливался смехом.
На самом деле смеялись все, кроме меня.
Тогда он спросил: «Вы зарабатывали много денег в Америке?»
Я перебрал в уме все свои годы работы профессором и контрабандистом и гордо ответил: «Да».
Сколько же вы зарабатывали?
— Ну, — сказал я, — однажды (и я слегка завысил цифру, как подсказывало мне моё раздутое эго) я заработал двадцать пять тысяч долларов.
Присутствующие перевели эту сумму в рупии, и все были потрясены цифрой. Всё это, конечно, было чистым хвастовством с моей стороны. Я никогда не зарабатывал двадцать пять тысяч долларов. И он вновь засмеялся и сказал: «Вы купите такую же машину для меня?»
Я помню все мысли, которые тогда промелькнули у меня в голове. Хотя я вырос в еврейской семье, занимающейся сбором средств для различных фондов, подобного попрошайничества я не видел никогда. "Он даже не знает моего имени, а уже хочет от меня машину за семь тысяч долларов», — подумал я.
«Ну, может быть...» — сказал я. Всё это уже вызывало у меня очень сильную досаду.
А он сказал: «Отведите их и накормите». Нас угостили чудесной пищей, а затем предложили отдохнуть. Через некоторое время мы вновь оказались рядом с Махараджи, и он сказал мне: «Подойди сюда. Сядь». Когда я сел лицом к нему, он взглянул на меня и сказал: «Прошлую ночь ты провёл под звёздами» (это, конечно, был перевод его фразы на английский).
— Угу.
— Ты думал о своей матери.
— Да. (Прошлой ночью, находясь от этого места на расстоянии в несколько сот миль, я вышел ночью на улицу, чтобы сходить в туалет. Звёзды светили очень ярко, и я остался под открытым небом, ощущая большую близость к космосу. И тогда я внезапно ощутил присутствие своей матери, умершей девятью месяцами ранее от болезни селезенки. У меня были очень сильные переживания в тот момент, и я никому о них не рассказывал.)
— Она умерла в прошлом году.
— Угу.
— У неё очень сильно увеличился живот перед смертью. Пауза...
— Да.
Он откинулся назад и, закрыв глаза, сказал (по-английски): «Селезенка, она умерла от болезни селезенки».
Я не могу выразить словами, что со мной произошло в тот момент. Он как-то по-особому взглянул на меня, и случились две вещи. Они не были похожи на причину и следствие, скорее, они произошли одновременно.
Мой ум начал метаться быстрее и быстрее, пытаясь найти опору — сориентироваться в том, что он сейчас сделал. Я пережил все испытанные мною ранее моменты параноидального страха, связанного с манией преследования со стороны ЦРУ: «Кто он? Кого он представляет? Какую кнопку он нажимает, чтобы заполучить досье на меня? Зачем они привели меня сюда?» Ни на один из этих вопросов ясного ответа не было.
Это было всё просто невероятно, чтобы случиться так, как случилось. Мой спутник ничего не знал о тех вещах, о которых говорил Махараджи, а я был простым туристом, путешествующим на автомобиле. Всё происходившее нельзя было никак объяснить. Мой ум метался всё быстрее и быстрее.
Ранее я сталкивался с двумя моделями психических переживаний. Одна такая: «Так, это случилось с кем-то другим, и это очень интересно, нам, конечно, нужно быть открытыми к подобного рода вещам». Это был мой подход с точки зрения социальной науки. Другая модель: «Ну вот, я нахожусь в наркотическом состоянии от принятия ЛСД. Кто знает что это такое в действительности?» В конце концов, под влиянием химических веществ у меня были переживания, в которых я создавал целые миры.
Но ни одна из этих категорий не подходила к данной ситуации, и по мере ускорения метаний моего ума я ощущал себя компьютером, в который ввели неразрешимую задачу — звенит звонок, вспыхивает красный свет и прибор выключается. Мой ум просто отключился. Я сжег его схему, его страстные попытки получить объяснение. Мне нужно было что-либо, что помогло бы мне замкнуться на рациональном уровне, по ничего такого не было.