С приближением к станции поезд начал постепенно снижать скорость. Пассажиры, сидевшие в вагоне, с облегчением вздохнули. Но в то же время сквозь просветы между столбами, стоявшими вдоль железной дороги, стала видна деревня, лежащая в руинах, словно после ковровой бомбардировки. В некоторых местах вился дым, и от этого местность напоминала поле боя. Лишь телеграфные столбы стояли нетронутыми. Оборванные провода, скрученные как попало, лежали на земле. Брат Кантхо, раскрыв рот, рассматривал эту картину.
Когда мы сошли с поезда, полицейские, выстроившись в ряд, недоброжелательно посмотрели на нас. Я зашагал вслед за братом Кантхо по дороге, таща за собой сумку с вещами. Под моими ногами перекатывались камешки. Когда мы прошли чуть дальше, полицейский, державший в руке рацию, громко закричал: «Эй, девушка, куда вы идете?» Брат Кантхо, остановившись, перевел на него взгляд. Девушкой, к которой обратился полицейский, оказался сам брат Кантхо.
Полицейский объяснил, что все, кто был в доме Святого Петра, теперь ушли отсюда. Когда брат Кантхо сказал: «Еще несколько дней назад было известно, что здесь можно находиться до следующей весны», полицейский, повторив слова: «Находиться здесь до следующей весны…», отрицательно покачал головой и произнес:
— Из тех, кто противился закону, здесь остались только красные.
— Куда же тогда ушли сироты, которые жили в доме Святого Петра? — поинтересовался брат Кантхо.
— Я этого не знаю, — грубо ответил полицейский. — Нас волновало только то, что они находились здесь без законных оснований. А теперь, когда они ушли, зачем нам знать, куда именно они отправились?
Затем, указав на меня подбородком, он спросил:
— Этот ребенок тоже сирота?
Я посмотрел на брата Кантхо, но он, словно не расслышав вопроса, двинулся вперед. Спецназовцы со щитами преградили нам путь.
— Отойдите! — громко сказал брат Кантхо, но они даже не шевельнулись. — Отойдите!
Они расступились лишь после того, как полицейский с рацией приказал им пропустить нас.
Когда образовалась щель, стали видны шлемы членов бригады по сносу зданий. Рабочие стояли позади экскаватора. Вокруг я увидел обломки кровли из шифера, лежащие у дороги, куски стен, валявшиеся в беспорядке, разрезанную палатку, перевернутый стол, разорванный диван, сломанный обеденный столик, расколотое на несколько частей зеркало, превратившуюся в лохмотья одежду, разбитые плитки, осколки кувшина, бутылку макколи, разбросанную еду, в том числе и недоеденный рамён, и прочий мусор. Когда я глядел на этот хаос, мне становилось любопытно: что же здесь случилось?
Подойдя ближе, мы заметили обгоревший в огне черный крест, сделанный из стропил. Он возвышался на горе из мусора, набросанного в виде гробницы. Члены бригады по сносу зданий стояли, уставившись на этот крест, но, когда мы приблизились, они повернулись к нам. Я испугался, подумав, что сейчас они начнут избивать нас кувалдами, что держали в руках. Перед ними занимался огонь, но даже это не заставило их оторвать от нас взгляда. Но, видимо, в тот день они закончили все дела, поэтому оставили нас в покое. Мы прошли мимо креста. Когда мы оставили его позади, перед нами внезапно показались около двадцати сделанных из полиэтиленовой пленки палаток, разбитых прямо на руинах.
— Ты ничего не слышишь? — сказал брат Кантхо, внезапно остановившись и прислушавшись к чему-то.
Это случилось, когда мы, следуя в направлении, указанном переселенцами, искали временное обиталище мальчиков, живших в доме Святого Петра. Я тоже остановился и прислушался. От того места, где обугленный черный крест высился между противостоящими друг другу лагерями переселенцев и членов бригады по сносу зданий, и до поселка, куда должны были переехать люди, можно было добраться меньше чем за час, но там был совершенно другой мир.
Близился Новый год, и улица Мёндон казалась очень шумной из-за рождественского гимна, несущегося из динамика в музыкальном магазине; громких голосов продавцов, старающихся перекричать друг друга, чтобы привлечь внимание семей и влюбленных парочек; звуков оловянных барабанов, в которые били игрушечные зайцы и обезьянки; хорового пения, доносящегося от группы людей вдали.
— Вы говорите о той песне? — уточнил я, имея в виду пение хора.
— Нет, не о ней, прислушайся хорошенько. Ты не слышишь тихую мелодию, похожую на звуковой сигнал?
Я снова напряг слух. Действительно, моих ушей коснулся слабый звук, напоминавший непонятные сигналы. Он был настолько слабый, что стоило подумать о чем-то другом, как ты тут же переставал его слышать. Эта мелодия доносилась с правой стороны, с лотка, установленного на ручной тележке, на которой были выложены заранее выложены рождественские и новогодние поздравительные открытки. Мы подошли к лотку.