На прилавке лежали разнообразные открытки. В основном это были обычные на вид почтовые карточки со смешным Санта-Клаусом и волшебным говорящим оленем Рудольфом Красным Носом, с соснами или журавлями, с надписью: «С Новым годом!» Но среди них попадались и трехмерные голографические открытки с большой рождественской елкой, которая появлялась, когда их открывали. Также там были открытки с Санта-Клаусом и запряженными в сани оленями, которые быстро перебирали ногами каждый раз, когда открытку поворачивали вправо или влево. Мелодия лилась из открытки, стоящей на прилавке в раскрытом состоянии. Когда мы посмотрели на нее, продавец, на голове которого была шапка с ушами, схватил ее и закрыл. Музыка тут же прекратилась. Стоило ему раскрыть ее снова, как звучание возобновилось.
— Это популярные в последнее время поющие открытки. Посмотрите, — сказал продавец и протянул нам карточку.
Брат Кантхо, взяв открытку, с растерянным видом стал слушать мелодию. Я схватил такую же открытку. На картоне был нарисован мирный пейзаж деревни, на которую падает снег. Окна в кирпичных домах с треугольной крышей светились желтым огнем. Мне показалось, что любой человек, погуляв под снегопадом, был бы счастлив, обнаружив такой дом, немного в нем отдохнуть. Когда я развернул открытку, из нее тоже полилась та же самая мелодия. Секрет был в прикрепленном к бумаге круглом устройстве, находившемся внутри открытки; оно-то и воспроизводило мелодию.
Когда с видом, словно открыл нечто невероятное, я повернул голову в сторону брата Кантхо, то ничего не смог сказать — я просто смотрел на него. Он в чем-то неуловимо изменился, и только в тот момент я, кажется, понял, в чем именно. Я разглядывал его лоб и глаза. Теперь он не был больше братом Кантхо.
Он вернулся к своему образу Хисон. Она протерла глаза правой рукой и спросила продавца о цене открытки. Купив две штуки, одну она протянула мне. Но мне некуда было ее посылать.
— Ветер был горький, — сказала Хисон, хотя я ни о чем не спрашивал.
— Кто-то бросил в ветер молотый перец? — предположил я в шутку, как будто не понял ее слов.
— Наверно, воздух вдоль дороги был отравлен слезоточивым газом. Ты слышал раньше эту песню? — спросила меня она.
— Это ваша любимая песня?
— Это песня английского певца Джона Леннона, она называется «Imagine». «Imagine» означает «Вообрази». Он был убит в Нью-Йорке, когда я училась на первом курсе университета. Это случилось примерно в то же время. Когда он входил в свой дом, в него выстрелили пять раз, он умер на глазах у своей любимой.
Я представил себе сцену, которую она описала, сцену, где некий мужчина, возвращавшийся домой с любимой женщиной, падает от пяти выстрелов в спину; сцену, где женщина, прижавшись губами к уху потерявшего сознание мужчины, страстно шепчет, что любит его, что действительно любит его.
— Я не говорила, чтобы ты вообразил эту картину, а просто сказала, что название песни «Imagine» переводится как «Вообрази». Сейчас я и не помню, как долго рыдала, услышав известие о его смерти.
— Он ваш знакомый? — спросил я.
Хисон пристально, немигающим взглядом посмотрела на меня и пояснила:
— Я знала его, но он вряд ли знал меня. Да и я сама, хотя и сознавала, что в этом мире живет такой человек, никогда не думала, что буду плакать из-за него. Просто было жалко, что умер еще совсем молодой мужчина, вот я и расчувствовалась. Но вечером того дня я услышала по радио эту песню в его исполнении, прозвучавшую в передаче, посвященной его трагической смерти. Неожиданно для самой себя я стала подпевать, повторяя строку: «Imagine there’s no heaven». Внезапно у меня хлынули слезы. Я подумала тогда: «Если нет рая, а над нами — лишь небо, куда же он ушел?» Я подумала, что он теперь человек, ушедший в никуда. Я подумала, что теперь никогда не встречу этого человека. Смерть оказалась такой печальной вещью. Только тогда я действительно поняла, что означает, когда умирает человек. Это случилось в декабре 1980 года.
— Ух ты, если это был декабрь 1980 года… — не договорив, я замолчал.
Если это был 1980 год, значит, это был тот год, когда Хисон впервые встретила дядю Чжэчжина, которого вели в комнату для допросов. В тот день, когда убили Джона Леннона, тело жениха Хисон всплыло на одном из участков Желтого моря.
Мне не нужно было слушать дальше, я и так знал, что смерть, о которой она говорила, не имела отношения к убитому английскому певцу. Я знал, что она плакала не из-за новости, услышанной в тот день по радио. Также я знал, что, хотя с того момента прошло много времени, каждый раз, когда она слышит эту песню, у нее краснеют глаза, как это было несколько минут тому назад. «Imagine». Так я представил и прочитал душу Хисон декабря 1980 года. Возможно, если бы дядя Чжэчжин был рядом, он сказал бы, что это работа именно для гения.