* * *
- Это потому, что он не истинной веры! - послышался голос от входа.
Все обернулись. Пламя костра осветило голову пришельца: очкастую, лысую и с каким-то тупо-нравоучительным лицом. Очевидно, незнакомец уже некоторое время сидел тут, слушая, как читают книгу. Глаза дзенца загорелись - он будто предвкушал нечто чрезвычайно приятное.
- Кто, вы сказали, не истинной веры? - переспросил он.
- Да аббат же этот! - отвечал незнакомец. - Сразу видно, что держится ереси. Будь у него истинная вера, он бы до конца утерпел.
Дзенец покивал и снова спросил:
- Простите, а до какого конца? До самой смерти, что ли?
- А хотя бы и так, - стоял на своем гость. - На муки пойди, на смерть, а держись своих идеалов! Вот тогда видно, что у тебя истинная вера.
- Кент, ты что лепишь, - не выдержал Фубрик. - По-твоему, если истинная вера, то уже до самой смерти не ссать-не срать? Этак ведь и пузырь лопнет!
Незнакомец не успел возразить. Ходжа, более других приверженный правилам вежливости, учтиво поинтересовался:
- Скажите, почтенный гость, а как ваше имя и по каким обстоятельствам вы здесь оказались? Кстати, уважаемый, пройдите-ка к огню - я вижу, вам не мешает обсохнуть.
Пришелец сел у костра и то ли весь побагровел, то ли его так освещал огонь, но только у него даже вся лысина стала пунцовой. Он, казалось, не то чем-то оскорблен в своих лучших чувствах, не то чего-то никак не может понять. Такое лицо, например, может быть у человека, которому только что научно доказали, что ему надлежит, в целях правильного питания, каждый день жевать тряпку для мытья полов: с одной стороны, душа порывается возмутиться, с другой - а где взять аргументы против? - наука доказала!
Все долго ждали, когда пришелец представится или хотя бы что-то произнесет, но он молчал.
- Да ладно, мужики, - первым заговорил Фубрик. - Чего там. Может, человеку отойти надо. Отогреется и сам все расскажет.
- Я - Конан! - неожиданно дико взревел незнакомец - и тотчас осекся и замолчал с прежним выражением оскорбленного тупоумия на лице. Услышав это, ученик дзенца схватил дубину, ринулся на пришельца - и, увы, вновь промазал, ко всеобщему сожалению. Незнакомец не шелохнулся.
После новой паузы дзенец предложил:
- Друзья, давайте-ка продолжим чтение нашей книги. А то с этим, похоже, много не побеседуешь.
- И с этим тоже, - Фубрик повел подбородком в сторону нагого графа, спящему по-прежнему.
- Хорошо, я продолжу, - согласился Ходжа - и продолжил чтение вслух.
* * *
- Слушай, Ли Фань, - спросил император, - а ты что же это - меня что ли просмеиваешь? Неужели у меня на лице выражение тупой оскорбленности?
- А разве, ваше величество, вы в зеркало не смотритесь? - отвечал Ли Фань.
Император подошел к трюмо и долго себя разглядывал:
- Умные проницательные глаза человека, зрящего прямо в корень вещей... Морщинки мудрой улыбки у углов рта... Складка глубоко прозревающего мыслителя на челе... нет, я что-то не усматриваю у себя выражения оскорбленной тупости!
- Ну, вот видите! - ухмыльнулся Ли Фань. - Значит, не про вас и писано. Это я, ваше величество, вношу элемент загадочности в повествование.
- А, - сказал император. - Это ты правильно. Ну, читай, где ты там остановился? Ходжа продолжил чтение - это про графа, что ль? Кстати, что там с ним? Он все ещё на балу, поди?
* * *
Тем временем, пока наш аббат проводил время в теологическом диспуте с просветленными Шамбалы, - а побывал он именно там, ведь Шангри-Ла и Шамбала - это одно и то же, и кто не знает этого, тот негодный бездельник, козел и гондурас (но к тебе, читатель, это, конечно же, не относится - ведь ты сначала прочитал про Шамбалу и Шангри-ла и стал знать, что это одно и то же, и следовательно, к моменту прочтения про гондураса перестал быть таковым, если даже и являлся им первоначально. А кто просветил тебя? Кто вывел из состояния дремучего козельства и гондурасства? - Ли Фань, автор, кто же еще! Так цени же благородный труд писателя, черт тебя подери! Покупай его книги везде, где только не встретишь, друзьям дари, коллективные чтения устраивай - ну и прочее. А ежели писатель, как вот я, сидит без копейки, а ни одна сволочь столичная на его письма в издательства не отвечает, то ты-то имей совесть - разыщи ему издателя или хоть спонсора, на худой конец. Порадей корифею отечественной литературы, забодай тебя в корягу! А то снова в гондурасы скатишься - и кто тогда поможет? писатель-то, чай, сдохнет уже от бедности не то сопьется к хренам. Ну, ладно, это я маленько отвлекся, читай уж дальше, хрен с тобой, возлюбленный мой бесценный читатель!) Тем временем, значит, пока аббат имел свои диспуты, благородного гасконца с любвеобильным и отважным сердцем, - графа Артуа то есть - тоже не обошло нечто весьма замечательное.
Сначала граф ходил взад-вперед, помышляя, как бы ему убраться из дворца да и вообще из этой скверной страны, и не чаял уже ничего хорошего из своего - так думал граф - бесславно погубленного путешествия. Краем уха он ловил обрывки разных разговоров, и иные из них заинтересовали бы его в другое время. Так, прислонившись к одной из колонн, граф услышал, как два сановника вполголоса обсуждали ляпсус с сочинением принца:
- А ты заметил, как император-то задергался, когда при нем это пакостное сочинение прочитали?
- Да? А что такое?
- Как что - так весь и перекосился, так и побагровел...
- Да? Но он же сказал - его романтика принца растрогала?
- Да какая к свиньям романтика - императору в рот при всех нагадили, а он и притворился, чтобы сраму меньше было!
- Ай-ай! А мы ему верим...
- То-то - верь да оглядывайся - вон, у него уже и граф шпионит, да не туда смотришь, вон он - за колонной спрятался.
Граф отошел от колонны, не вступая в спор с подозрительными придворными. Он только постарался получше запомнить их лица, чтобы при случае узнать имена, а там... видно будет. Граф бросил взгляд в сторону престола и увидел, что его соседка по столу, Зузу, взошла к трону и что-то оживленно рассказывает императрице, хихикая и поглядывая на графа. Государыня, внимая рассказу своей фрейлины, тоже бросала в сторону графа пылкие взоры. "Хм, - приободрился граф Артуа, - это что-то значит!" Чутье опытного сердцееда не подвело графа - к нему пробрался слуга и негромко пригласил:
- Граф, государыня умоляет вас оказать ей честь личным знакомством и беседой тет-а-тет... Прошу вас - следуйте за мной.
Он повел графа прочь из зала и немедля за своей спиной граф Артуа услыхал голоса досужих завистников:
- Ну, что я говорил! Уже к императрице побежал, кобель!
- Само собой, а зря что ли он лягушачью-то икру горстями ел!
- А я сразу сказал - он только вошел, я уж вижу - жиголо это! Вишь, французы - самого породистого прислали: злой, нос крючком, ляжки во, от сопель так и лопается - жеребец лучшего завода!
- Это они против англичан интригуют, фаворит чтоб свой был.
- Э, - возразил кто-то на это, - какой хошь фаворит, а Ахмеда ему все равно не переплюнуть!
- Ну, Ахмеда куда переплюнуть! - согласились все хором. - Это конечно, но для новинки-то, на переменку с Ахмедом!.. Ты, смотри, как побежал!..
Графу страсть как захотелось повернуться и отразить эти измышления в стиле аббата Крюшона: вот вы говорите, что мне не переплюнуть Ахмеда, а мне его запросто переплюнуть! Но благородный граф счел ниже своего рыцарского достоинства вообще пререкаться с этими ничтожествами - и то сказать, их-то не звали в будуар императрицы для частной беседы.
А графа ввели именно туда. Императрица сделала слуге знак удалиться и ласково позвала графа к себе:
- Ну же, граф, придвиньте ваш табурет ближе... Еще ближе, еще... вот так, да... Я хочу побеседовать с вами как с другом - запросто.
Их колени уже почти соприкасались.