- К чему вы клоните, Сэм? - спросил папа.
- Невысокую цену на билеты - иначе они станут недоступны - нам придется возмещать массовостью зрелища, - объяснил мистер Моррисон.
Его метод состоял в том, чтобы организовать все под видом публичных лекций. Они имели быть под самыми разыми, благопристойными названиями, как-то "Ранний период творчества Гогена" или "История платонической традиции в эпоху Ренессанса", - ну, а привлекательность этих лекций, конечно, была в личности лектора, а вернее даже не в личности, а в её, как это называл мистер Моррисон, номере. Самое поразительное, что этот бизнес у мистера Моррисона и папы пошел, - а то есть, на зрелище пошли негры. Да ещё как - валом. Папа и мистер Моррисон кое-что имели на билетах, но главным, конечно, был тотализатор. Покажет папа или не покажет - об этом уже никто не спорил. Спорили на другое - на какой минуте и сколько раз за вечер. Однако папа уверял Сэма, что негров привлекает не это, а его талант артиста. Мне, впрочем, кажется, что папин успех у черных был и для папы необъяснимой неожиданностью, потому что как-то раз я застала его перед несколькими зеркалами. Папа поставил их так, чтобы видеть себя со спины, и поворачиваясь взад-вперед, разговаривал сам с собой:
- Ну что, что они находят в этих склеротических прожилках, красной сеткой накинутых на шафранную кожу? Чем их так чаруют две мои бородавки на левой ягодице? Какие странные! И что особенного в этих, уже поседевших, волосах, тонким слоем опушающих...
- Папа, ты совсем как молоденькая кокетка перед выходом в свет, заметила я.
- Ах, Лиззи, что ты знаешь о ранимой душе артиста! Не мешай мне - у меня сегодня концерт.
Тут он заметил выглядывающего у меня из-за спины Бена Хартли и вопросил:
- Что здесь делает этот субъект в столь интимную минуту?
- Да я так - посмотреть, - смутился Бен.
- За "посмотреть" я, молодой человек, беру пятьдесят долларов.
- Почему пятьдесят? - возмутился Бен. - Я слышал, черные двадцатку платят.
- А вы что же, юноша, - равняте себя с неграми?
- Вот именно - я демократ!
- Ну что ж, давайте двадцать, - отвечал папа.
В общем, негры шли толпами, и папа с мистером Моррисоном принялись за выездные выступления, а Сэм даже поговаривал о турне. Но тут на папу ополчился ку-клукс-клан. Сначала шли звонки и письма с угрозами, а потом папу похитили и привезли с завязанными глазами на заседании ложи. Но папа не растерялся и произнес блистательную речь.
- Выслушайте меня, джентльмены, - попросил папа. Здесь кое-кто высказался в том смысле, что я, дескать, изменил идеалам белой расы. Чушь! Это я-то - потомок плантатора! Вы просто не понимаете сути дела, а я вам его объясню. Как, по-вашему, чего бы это черномазые вздумали ходить на мои лекции? Вы думаете, их интересует творчество Гогена? Или, вы думаете, может быть, что все они из черных стали голубыми? Или, по-вашему, им больше негде увидеть голый зад? Кто говорит так, тот ничего не понимает в психологии негра. А я - я, правнук белого плантатора, - я эту психологию понимаю.
Вы, небось, думаете: негры - это исчадия ада, у них на уме одно - как бы ограбить белого мужчину да трахнуть его бабу. Ерунда это! - вот мое слово. Негры по своей природе хотят только одного - служить белому человеку и почитать его. А откуда же тогда, спросите вы, эти их бунты да вранье, да эта лень несусветная? Разве этого нет? Есть, джентльмены, да только при чем тут негры? Это же все прямая вина провокаторов-янки, которые свое демократической болтовней и разложили простодушных смирных людей. Представьте-ка себя на их месте: Бог и природа им говорят одно - служи и покорствуй белому человеку, - и они всей душой рады это делать. А со всех телевизоров им внушают другое: нет, не слушай своей природы, ты во всем равен белому, будь, как он, - воруй, дерись, напивайся! И ведь кто говорит - да сам же белый человек! Да после этого не то что в чужую квартиру - в кратер вулкана полезешь! Удивительно, как они совсем не свихнулись, бедняги. Сироты - одно слово, сами себя потеряли. И вот тут, наконец, появляюсь я. И поворачиваю к ним свой зад. А негры-то и сбегаются толпой! Потому что инстинсктивно чувствуют, чего им не хватает: наконец-то белый человек занял по отношению к ним позицию, подобающую белому человеку. Вы бы посмотрели на моих черномазых, когда они с сеанса-то идут - да они после своих песнопений в церкви так не сияют. Потому что вспомнили, наконец, свое предназначение - вот почему. А с чьей помощью? Кто, я вас спрашиваю, взялся нести среди них знамя белого человека? Да кто же, как не старый судья Батлер! И вы меня же обвиняете в измене белой расе!..
Короче, папа уболтал их до того, что они ему тут же на заседании устроили овацию да ещё и руку жали все по очереди. После этого пару месяцев папа и мистер Моррисон мотались по поездкам, но и эта их жила стала помаленьку иссякать. Как-то вдруг пропал у негров интерес к знамени белого человека. Сэм сказал, что нужна консультация маркетолога, а папа сказал, что надо сходить к неграм и послушать их разговоры. Мистер Моррисон намазал руки и лицо черной краской и попробовал сходить на разведку, но безуспешно - негры его как-то сразу вычисляли. Тогда папа и Сэм пригласили на совет одного знакомого негра, чтобы выяснить у него, чем объясняется прежний ажиотаж и куда он девался. Уилли - а так звали негра - и растолковал:
- Сначала мы не верили слухам, потому и шли. Любопытно же - старый судья, внук плантатора, - и надо же, зад нам за деньги показывает. Потом, значит, кто-то свистанул, будто у вас, масса Батлер, веснушки на заднице это... динозавра изображают - ну, силуэт его то есть. Интересно же динозавр на жопе! Мы и ходили. А потом разглядели, что вранье, у вас и веснушек-то нет, только две бородавки - так чего в них особенного, правда ведь? Так что, масса Батлер, мы, - я имею в виду - цветные, крепко вас уважаем, вы - плантатор, судья, все такое, а только зад ваш нам уже неинтересно смотреть. Новизна-то пропала! Хоть бы какая там картинка была, а так...
- Слушай-ка, Уилл, хочешь к нам маркетологом? - неожиданно предложил мистер Моррисон.
- Маркетологом?
- Ну, будешь среди черных разные там слухи пускать, про картинки на заднице, например, а нам будешь подсказывать, что да как.
- А чего же, сэр, если десяток-другой зеленых будете подкидывать, то можно и посоветовать чего.
И с наводки Уилла приглашенный за шестьдесят долларов художник, мой приятель Бен Хартли, нарисовал водостойкой краской картину. Она изображала на левой ягодице гордого американского орла, который вставлял кое-чего глупому русскому медведю (на правой ягодице). Чтоб все было понятно, красавец орел был так и подписан - США, а свирепый медведь - Москва. Причем, когда папа прохаживался, то кое-чего у орла ритмично вставлялось в разинутю медвежью пасть, и медведь только жмурился. Бен сам остался доволен:
- Эх, судья, даже как-то жалко, что такой шедевр не сохранится для потомства! Знаете что - давайте я вам татуировку сделаю.
- Нет, нет, мистер Хартли, - отказался мистер Моррисон,татуировка нам не подходит: мы будем обновлять нашу тематику!
И вот папа принялся выступать с обновленной программой. Возобновился прежний ажиотаж, но и гадкий ку-клукс-клан тоже поднял голову. Папе снова пришлось давать объяснения. Они ему доказывали, что если просто зад - это правильно, это знамя белого человека, а если с картинкой - то это уже порнография. Но папа опять отболтался, объясняя, что никакой порнографии нет, а есть патриотическая пропаганда. Негры, мол, тоже граждане Америки и должны чувствовать свою сопричастность её величию. А чувство это просто так не возникнет, в отличие от расового инстинкта, - его надо воспитывать. И снова мой старый умный папа сорвал овацию. Он сказал мне потом:
- Знаешь, Лиззи, я раньше баб считал дурами, - твою мамашу, например, или тебя. А теперь и не знаю, кто дурней - эти черные или эти олухи в ку-клукс-клане. Одни моей заднице алодируют, другие - этим неграм за их аплодисменты. Так поглядеть - я, пожалуй, из всех-то самый нормальный!
Меж тем дела наши все шли в гору. Папа даже стал меньше пить, а я купила себе манто из ондатры и "Мерседес". Но тут папа и мистер Моррисон решили обновить картинку, и Бен нарисовал архангела Гавриила, а в партнеры ему придал черта на четвереньках, повернутого к нему задом. Негры-то были в восторге, но теперь уже на дыбы встал клан. Папа отбыл на переговоры для, как он выразился, согласования воспитательной тематики, - и не вернулся. У меня сожгли машину. Мистер Моррисон тоже куда-то исчез, и Бен, и все остальные мои дружки тоже боялись заглянуть ко мне. Мне стало одиноко и страшно, я поехала в аэропорт и улетела в Лос-Анджелес, а там села на пароход, который шел в Иокогаму, и оказалась на Востоке...