- Аббат, вы как будто говорили, что рикша - это не наш ближний? злорадно спросил он аббата Крюшона.
- Разумеется, в святом писании на этот счет строго указано, - кротко отвечал аббат, устраиваясь поудобней в коляске.
- Я, знаете ли, вообще не понимаю некоторых европейцев, - произнес Артуа громким голосом. - Пропьются, как последние шарамыги, а потом норовят в рикши податься!
- Особенно немцы, - подхватил аббат. - У тех вообще ни стыда, ни совести. Сначала чужие записки с адресом рвут, а потом коляски таскают по городу. Пожалуй, я отлучу этих нечестивцев от церкви, работать рикшей - это великий грех для всякого европейца.
При этих словах рикши было задергались, но гвардейский офицер с помощью заостренного стимула быстро привел их к покорности.
- Впрочем, аббат, среди наших знакомых европейцев таких циников как будто нет? - громко спросил граф. - Встречаются, правда, иные рикши: смотришь издали - ну, вылитый британский посол, а подойдешь ближе - да нет, какой там посол, просто какой-то краснорожий пьянчуга.
- Вы совершенно верно подметили, граф, среди некитайских рикш так принято, - немедленно согласился аббат. - Они все время стараются походить на каких-нибудь иностранных послов.
- Ага, даже одеваются так же!
- И внешность подделывают!
- Но, - хором сказали граф и аббат, - на самом деле это не европейцы, это просто подзаборное отребье!
Офицер меж тем оборотился к двоим друзьям и вернулся к теме, что продолжала его занимать:
- Вы, господа, не сомневайтесь - мы окажем вам всяческое содействие! Вы бы видели, что у нас при дворе делается, с тех пор как мы эту позорную рецензию получили. Императрица поминутно в обмороке, вся в слезах, лифчик порван весь; император глаза вылупил да только головой крутит; палач как уртузнутый по двору бегает, спрашивает, когда додика де Мишо поймают... Мы все за вас, господа!..
При въезде ко дворцу им попался де Перастини - он стоял на балконе, вглядываясь вдаль со своей всегдашней маразматической улыбочкой. Увидев, на каких рикшах прибыли во дворец его друзья Артуа и Крюшон, он, однако, вышел из своей скабрезной меланхолии и бешено зааплодировал.
- То ли ещё будет, дорогой друг, - пробормотал себе под нос аббат Крюшон - он почему-то нисколько не сомневался, что судьба послала им с графом тот самый великий Случай, который однажды и навсегда меняет всю жизнь, и уж во всяком случае, был уверен в полной августейшей поддержке.
Действительно, на аудиенции император горячо вступился за своих французских гостей. Похоже, он тоже был вне себя:
- Вы, граф, не сомневайтесь, - базлал владыка Некитая, - мы этого так не оставим. Это что же - у тебя вдохновение, аббат всю ночь старался, слог отделывал, мы тебя в корифеи записали, и тут на тебе! - какое-то ничтожество на тебе топчется в своей сраной газетенке! Это что же получается - мы какого-то понимаешь, эпигона в первые писатели записали так, что ли, выходит? У нас тут, значит, уже никакого литературного вкуса нету? Ну, нет, господа - я хоть и люблю этого ханорика вашего короля Луи, а токо терпеть этого невозможно. Мы уж тут обговорили все - сделаем, граф, как вы с аббатом придумали.
- То есть? - несколько удивился граф. - Я, конечно, рад, что вы так снисходите к моему скромному дарованию литератора, но мы с аббатом как будто ещё ниче...
- Да чего не! - перебил император. - Говорю, мы уж все обтяпали. Хочешь голышом через французскую границу - пожалуйста. А мы сфоткаем все, да снимки-то пошлем этим вашим ханорикам французским! Хоба!
- Но, ваше величество, - напомнил аббат, - а когда же мы доберемся до французской границы? Неужели пускаться в столь нелегкий путь, чтобы...
- Не боись, аббат, - прервал владыка и прищурился. - Чай, мы тут тоже знаем, где пальцем ковырять. Принц-то наш, озорник, уж все придумал. - А ты, - говорит, - папенька, продай графу во французское владение какую-нибудь помойку, чтобы территория Франции была, огороди и надпись поставь, что это французская граница, а потом, - говорит, - запускай графа! И снимочки под нос Луи твоему - полюбуйтесь-ка: вот она - французская граница, а вот он граф Артуа, голенький и онанирует почем зря! Небось рожу-то скосоротят на пару с додиком де Мишо!
Аббат и граф ошеломленно переглянулись. Вот она, мудрость Востока, вот оно, знаменитое азиатское хитромумие! Да уж, худосочной фантазии Европы нипочем не хватило бы, чтобы воспарить до такого! Двое друзей развели руками и склонились в безмолвном восхищении перед государственным умом богоподобного властелина. А тот продолжал:
- Ты, аббат, не боись - мы и тебя не забудем! У меня тут алхимик есть - такие составы готовит, как вколет, так ты быстрей молнии понесешься. А мы все на кинопленочку заснимем да тут же научное заключение сделаем какое надо - ну, само собой, все светила подпишут - Эйнштейн, Ньютон, Менделеев, Лысенко... И снова королю-то вашему и этому ухесосу де Мишо: оп-па! пол-лучите свидетельство, голубчики! Вот она, непрезойденная скороходность!.. человек бежит быстрей бабуина! - да отклики, слышь, все отклики седоков, какой они вселенский кайф ловили!.. И вот оно несравненное удовольствие! А?!. Ну, как они теперь попрут против этого? наука подписалась!
Граф и аббат вновь восхищенно поклонились, и аббат Крюшон сказал:
- Я выражу наше общее мнение, ваше величество, что начать все же следует с пересечения границы.
- Согласен! - выпалил граф неожиданно для себя. - Только насчет того, чтобы онани...
- Ну, вот и прекрасно, - заключил император. - Я сам считаю, что национальная граница - это вперед всего. Вы, господа езжайте, а я тут к вам писателя нашего пришлю, Ли Фаня - да вы его знаете. Он вам весь сценарий состряпает, а мы его, понимаешь, утвердим.
Граф и аббат откланялись и отбыли к себе. Вспомнив вчерашний совет императора, Артуа вызвал к себе А Синя и распорядился насчет кухни.
- Милейший, - сказал граф, снова обрется уверенность в себе и взяв тон, какой подобает знати в общении с низшими. - Милейший, ты не изволь нам более подавать эту лягушачью икру. Император вчера распорядился - ты эту штуку меняй на ту пищу, что закажем мы с аббатом.
- Ножки индюшки, крылышко цыпленка, пулярку, бараньи отбивные... немедленно принялся перечислять аббат.
- Вот-вот, - согласился Артуа. - Ну, мы это ещё поговорим, что нам надо. А пока что подай нам жареного мяска с белым вином, а лягушачью икру отнеси в дом британского посла - там вчера на неё очень завидовали.
- А половину икры, - вмешался Крюшон, - отнеси в дом прусского посла и возьми взамен все сосиски, какие там есть!
А Синь поклонился и принес своим постояльцам жаркое с приятным кисленьким винцом. Только двое друзей закончили трапезу, как в столовую заглянул Ли Фань. Он поклонился и сказал:
- Господа! Я тут сценарии принес - это насчет праздника пересечения границ в голом виде. Пойдемте, господа, посмотрим варианты.
- Неужели вы так быстро пишете? - позавидовал аббат.
- А как же! Я первый борзописец его величества, - нисколь не смущаясь сделал признание корифей некитайской словесности. - Да вы не волнуйтесь, это же пока болванка, заготовка, а мы сейчас все отделаем, чтобы вам самим подходило.
Они расположились в гостиной, и Ли Фань объявил своим позевывающим слушателям:
- У меня тут, коллеги, - я, с вашего позволения, вас так буду называть, не возражаете? - а то мы вроде как немного соавторы.
- Нет, не возражаем, - отвечал за двоих аббат, - я, например, чрезвычайно люблю всяческое соавторство и вообще литературное партнерство.
- Говорят, не только литературное, - коротко хохотнул Ли Фань, но тут же оборвал свой смех и принял деловой вид. - Значит, у меня тут несколько вариантов - морской, экипажно-сухопутный и пластунско-артиллерийский. С какого начать?
- Давайте с морского, - попросил заинтригованный граф.
- Ага, мне он тоже больше нравится. Итак, Артуа Морской - я, господа, этот вариант так называю. Ну, слушайте, - начал читать свое творение Ли Фань:
АРТУА МОРСКОЙ
- Шлюпку на воду! - скомандовал капитан.
Он подошел к фальшборту и, наклонившись вниз, лично проверил, что шлюпка и гребцы уже на месте. Менее чем в миле виднелась гавань Марселя.