В мозгу возникло четкое видение — набитый негодующими людьми зал. Он явственно припомнил пронзительные взгляды зрителей и занудный кашель какого-то старого бедолаги. Присяжные выходили из комнаты совещаний. Он слышал шарканье их подошв, потом смотрел, как они рассаживались на своей стороне зала на двух рядах обтянутых черной кожей кресел. Затем выстрелом прозвучал возглас судебного пристава:
— Всем встать!
— Жюри присяжных признало вас, Джозеф Уоткинс, виновным в умышленном убийстве при отягчающих обстоятельствах… — Голос судьи рвал ему душу. Он боялся, что закричит от боли. Вид адвоката, бесстрастно взиравшего на судью, убеждал, что он не должен этого делать…
Долой наваждение! — приказал себе Джо, стараясь вернуться к реальности. Это лес шумел, как зал суда. И не судья, а Нэнси что-то говорила, но он не различал ни единого ее слова.
Дрожь, зародившаяся в ногах, распространилась по всему телу. Он никак не мог унять ее. Неужели он заболевает? — подумал Джо на удивление спокойно. Ему смутно послышалось, что кто-то выкрикнул его имя. Сквозь нахлынувший озноб он ощутил прикосновение теплой руки к своей груди. Нэнси! Ее лицо словно проявилось с волшебного солнечного негатива.
— Что с тобой, Джо! Очнись! — сквозь слезы восклицала она.
Он заморгал и потряс головой. Ноги, кажется, опять обрели твердую почву. Еще один проклятый гипертонический криз, вызванный стрессом, так ему говорили в тюремном медпункте. Они у него уже случались. Особенно после смерти отца. И еще сразу после суда. Такая внезапная потеря самообладания очень пугала его.
— Тебе плохо, Джо? Отвечай мне!
— Мне очень хорошо, Нэнси…
— Не надо фиглярствовать, Джо. У тебя рана на голове, всякое может быть…
— Я утверждаю, все в порядке!
Чтобы окончательно убедиться, что самообладание вернулось, он грубо схватил ее за руку и привлек к себе.
— Это будет наша последняя супружеская ночь, — с усмешкой сказал он, довольный, что добился твердости в голосе. — Так что давай вынесем за рамки твоего очерка более интимные подробности.
Когда она рванулась и попыталась освободиться, он еще крепче схватил ее за руки и накрыл ее рот нахальным поцелуем. Она заслужила такое обращение, оправдывал он себя. Сама охотно трахалась с ним, а потом предала. Пусть в последний раз потерпит его тюремные ласки.
— Нет, Джо, — отшатнулась она, когда получила возможность вздохнуть. — Так поступить с собой я не позволю.
— Не поздно ли для «нет», а? Тем более что ты сколько раз твердила — я люблю тебя. В конце концов, я тебе с самого начала давал понять: все, что мне было нужно от тебя, — это секс, — рассмеялся он ей в лицо. — Это то, что мне нужно сейчас.
Гнусная, мерзкая ложь. Джо в этот момент ненавидел себя. Даже теперь, несмотря на его хамское поведение, ему мучительно хотелось последний раз прикоснуться к ее желанному телу, испытать то животворное чувство, которое так много дало ему и которое он хотел запомнить на весь остаток жизни.
Его дерзкие слова и такие же поступки горечью отзывались в душе Нэнси. Но его руки крепко обнимали ее, как она того всегда хотела, и ей ничего не оставалось, как прильнуть к нему, отвечая на эти дерзкие поцелуи. Они не могли так сразу стать неприятными, ибо она всем своим существом осознавала безысходность. Никогда она не будет млеть больше в его объятиях, не почувствует яростного его желания, не услышит сладостных его стонов. Когда она потеряет его, останутся только бесплотные воспоминания.
Горячий порыв перехватил ее дыхание. Она встрепенулась и запустила ему пальцы в густую шевелюру. А он грубо сорвал с нее юбку и кофточку и повалил на землю. Он перестал быть нежным и обходительным. И ей это было не нужно. Она слишком отчаянно его любила.
Уже на траве он дернул ее трусишки так, что лопнула резинка, и навалился на нее, словно сексуальный маньяк. Рот его исказила странная гримаса не то боли, не то торжества. Она извивалась под ним, как эпилептичка и вопила будто оглашенная. Ее руки и ноги сомкнулись вокруг него, словно она хотела удержать его в себе навсегда…
Джо, тяжело дыша, свалился ничком на холодную сырую землю. Ах, как хорошо было ему с ней! Он ударил кулаком по траве. Потом услышал ее приглушенный всхлип и приподнялся на локте.