Шансы на то, что многие из атакуемых благополучно переправятся через широкий поток реки, почти в полмили, казались безнадежными. Персидские всадники, очень занятые своим делом, еще не заметили Константина и Дация, так что времени для отхода было много, но Константин о такой возможности и не помышлял. Зрительно быстро оценивая ситуацию, он уже отдавал приказы своему помощнику:
— Возьми половину алы и окружай персов с верховьев реки. А я с остальными стану второй половиной петли.
— Знамена вперед! — приказал Даций, вытаскивая свой меч. — Турмам одна за другой развернуться в боевую позицию. В атаку!
Трубач проиграл сигнал атаки, и, когда подчиненная Константину половина алы выполнила тот же маневр, двойная цепь всадников обрушилась вниз на врага. Стремясь уничтожить намеченные жертвы, персы не сразу сообразили, что происходит, и только когда римская кавалерия уже наседала, вонзая в них острые дротики, они сумели развернуться, чтобы встретить новый удар. При виде римской алы смуглое лицо командира осаждаемой группы просветлело, и он победно потряс поднятым вверх кровавым мечом.
— Переправляйся со своими людьми, пока не стемнело! — крикнул ему Константин. — Мы тут сами справимся.
Высокий кивнул и, когда Константин повернулся, чтобы всадить копье в тело персидского командира, побрел в мутной воде реки к противоположному берегу, крича своим солдатам, чтобы они следовали за ним. Те с радостью подчинились. По указанию своего командира они взялись за руки, чтобы образовать живую цепь и поддержать тех, кто был пониже ростом, иначе их могло бы затянуть под воду в более глубоком месте.
Падая, тело перса чуть не вырвало копье из рук Константина, но ему удалось освободить его, и как раз вовремя, чтобы отразить атаку другого перса. Сквозь кучу сцепившихся в рукопашной схватке людей он увидел Дация, ловко раздававшего удары направо и налево, при этом выкрикивая приказы и подбадривая своих солдат. Затем почти так же быстро, как началась эта схватка, оставшимся в живых персам удалось вырваться из наброшенной Константином петли всадников и бежать, на чем все и закончилось.
Воины Константина и увязались бы за ними в погоню, но он выкрикнул приказ снова построиться в колонну и, загнав свою лошадь в бурую воду Евфрата, начал переправу. К этому времени высокий во главе своего войска достиг уже середины реки, но идти было трудно из-за быстро прибывающей глубины и тяжелых доспехов. Крикнув ему, когда тот оказался уже по грудь в воде, чтобы он ухватился за стремя, Константин велел и своим солдатам последовать такому примеру; и так, с пехотинцами, держащимися за стремена кавалеристов посреди реки, где было самое быстрое течение, им удалось без особого труда переправиться на другой берег. Только раз их цепь на минуту нарушилась, позволив течению унести с собой двух лошадей и с ними несколько воинов, но быстро восстановилась, и переправа закончилась.
На западном берегу рослый предводитель римского отряда стал, пошатываясь, взбираться по склону, а с его одежды и доспехов ручьями стекала вода. Константин помогал своим всадникам выйти из реки, однако с одобрением заметил, что тот, другой, не стал отдыхать, пока вся его команда, за исключением нескольких, что утонули, благополучно не выбралась на берег. Только тогда он передал командование центуриону и широким шагом направился туда, где спешились Константин и Даций.
— Я обязан тебе своей жизнью, трибун, — сказал он на прекрасном латинском языке, хотя, судя по темной коже и широким скулам, Константин с уверенностью мог бы утверждать, что он по рождению не римлянин. — Меня зовут Тиридат.
Константин тут же подобрался и отчеканил официальное приветствие:
— Флавий Валерий Константин салютует царю Армении.
— Боюсь, этот титул я уже больше не ношу, — проговорил Тиридат с невеселой улыбкой. — Персы выгнали меня из моих владений точно так же, как вытеснили из этих мест армию, в состав которой входил и я.
— А цезарь Галерий в порядке? — спросил Константин.
— Был, когда я видел его в последний раз, — несколько суховато отвечал Тиридат. — Мой отряд прикрывал отход, пока основные силы отступали через реку. Но персидской кавалерии удалось отрезать нас от остальной колонны и загнать сюда, в окрестности Зуры.
— Вам знаком этот город?
— От него, боюсь, немного что осталось. Один из моих солдат родом из этих мест, он-то и вспомнил, что реку можно перейти здесь, поэтому мы направились сюда. Но персы отрезали бы нас, если бы вы не подоспели как раз вовремя. — Тиридат бросил на Константина быстрый изучающий взгляд. — Уж не сын ли ты Констанция Хлора?
— Да, царь.
— Я бы узнал тебя по сходству с твоим отцом, да вот было недосуг. Мы с цезарем Констанцием вместе служили когда-то в Паннонии. Прекрасный полководец и храбрый воин. — Глаза его вдруг вспыхнули веселыми огоньками. — Но я уверен, что не прекрасней, чем его сын. Стоило видеть, как ты окружил этих персов и рубил их на куски. Жаль, что я не мог выкроить время, чтобы как следует полюбоваться этим зрелищем.
Слова похвалы, исходящие из уст этого подчиненного Риму царя, заслужившего почет и восхищение всей Римской империи, заставили Константина покраснеть. Но кроме этого он сразу же почувствовал симпатию к Тиридату, во многом похожую на ту любовь, которую он испытывал к Дацию.
— Мы в твоем распоряжении, благородный Тиридат, — сказал он.
— Ну нет, уж лучше нам разделить ответственность поровну — особенно теперь, когда никто из нас не знает, куда идти. — Армянский царь бросил взгляд на небо, туда, где уже заходило солнце. — До Зуры от нас рукой подать. Там, в развалинах, мы поищем убежище, а утром подумаем, как нам найти командующего Галерия с его армией, если от нее еще что-то осталось.
— Вряд ли — судя по тому, как выглядит путь отступления, — высказал свое мнение Даций, — Скверно, что Галерий не стал дожидаться приезда Диоклетиана в Антиохию. Если бы император возглавил этот поход, удар был бы нанесен через Армению, господин, — как, я уверен, вы и советовали.
— Нам лучше поспешить в Зуру, пока еще достаточно светло, чтобы определить, не ждут ли нас там персы, — сказал Тиридат. — Будет еще много времени, чтобы разобраться в этой кампании.
Город Зура оказался в основном грудой развалин, но в ряде домов сохранились стены, за которыми измученные солдаты могли устроиться на покой, а источник с ручьем, впадающим в Евфрат, обещал вдоволь воды для всех. Особенно натерпелись солдаты из группы Тиридата, поэтому Константин приказал своим всадникам взять на себя разбивку и охрану лагеря для предупреждения нападения на них под покровом темноты.
К тому времени, когда поставили лагерь, уже опустилась ночь. Пока одни ели, другие взяли факелы и осмотрели то, что осталось от домов, глядя, не прячутся ли там какие-нибудь персы. Константин с царем Тиридатом насыщались обычным походным ужином римских солдат — лепешками из зерна на растительном масле, запиваемыми кислым вином, — когда до них донесся крик со стороны одного из поисковых отрядов. Они немедленно отправились туда, где перед одним из более крупных зданий, лежавшим в руинах, стоял кричавший солдат. Лицо его в свете горевшего в руке факела было таким бледным, словно он увидел привидение.
— В чем дело, солдат? — строго спросил его Даций.
— Мне кажется, командир, я видел там внутри дух.
Даций, взяв факел из дрожащей руки солдата, обнажил свой меч, как и Константин с Тиридатом. Осторожно они вошли сквози разрушенную часть стены. Очевидно, это был большой дом в римском стиле — судя по тому, что осталось, — построенный вокруг обычного открытого двора, заросшего теперь ежевикой и тростником. Стоило им углубиться на несколько шагов в главную часть жилища, как впереди, вырванное пламенем факела из темноты, они увидели то, что так сильно напугало солдата.
Это оказалась большая картина, написанная на стене одной из комнат или, скорее, двух, между которыми снесли перегородку; она изображала пастуха, окруженного своим стадом, который нес на руках ягненка.