Несмотря на быструю подготовку, празднество в честь пленения мятежных вождей и возвращения Константина в Галлию явилось крупнейшим мероприятием в истории не только Треверов, но и самой Галлии. Оно проводилось в огромном цирке в северо-восточной части города, и еще задолго до начала большущая арена уже плотно заполнилась народом. Зная легковозбудимых галлов, Крок и Эвмений тщательно все организовали. Торжество началось с волнующих гонок на колесницах, за ними последовали гладиаторские состязания: несколько часов отборочных схваток ввергли зрителей в бешеное возбуждение — и это явилось подготовкой к истинной цели события.
И вот на колеснице, наспех покрытой золотым листом, в цирк въехал Константин. Впряженную в нее шестерку белых лошадей выбрал и ею же правил Крок. А поскольку франтоватый галльский вождь хорошо был известен у себя на родине, его публичное признание верховной власти Константина произвело на народ впечатление гораздо большее, чем любые слова, которые он мог бы изречь.
Медленно сверкающая колесница объезжала круговую арену по беговой дорожке, где совсем недавно колесничие и их упряжки выбивались из сил, чтобы заслужить восхищение публики. За колесницей ступала кавалерия, а за ней маршировали легионы из британских и галльских ополченцев, отважно защищавших столицу от германского нашествия. Далее, стоя в открытых повозках, следовали германские главари в оковах, а за ними, тоже в цепях, уныло тащились их советники и полководцы.
Когда процессия сделала круг по арене, Константин сошел с колесницы и поднялся на первый зрительский ярус, где в императорской ложе стояло массивное тронное кресло. Там уже находились императрица Феодора и трое старших ее детей, а также придворная знать. Константин, однако, не поспешил тотчас усесться, а остался стоять возле трона, ожидая, когда уляжется шум ликования тысяч восторженных зрителей.
— Жители Галлии! — обратился он к ним, и в цирке наконец воцарился покой. — Вы слыхали о том, что отец мой скончался в Британии, но вряд ли кто из вас знает, что перед своим отъездом август уже долго хворал. По сути, он рисковал здоровьем, отправляясь в опасное плавание через пролив и вынося суровые капризы британской зимы, не слушаясь совета врачей, потому что считал, что если Британии обеспечить спокойную жизнь и свободу, то И Галлия больше не будет подвергаться угрозам нашествия из-за пролива, как это случилось, когда поднял мятеж Караузий.
Гром аплодисментов заставил его на минуту прерваться.
— Отец мой умер на службе империи, — продолжал он. — И я, назначенный им заместителем, без колебаний отдам свою жизнь на той же почетной службе. — Мало кто сомневался, что Константин заявляет о личной своей претензии на пустующий трон отца, хоть сказано было об этом не столь уж и многословно. Именно так и поняв, что он хочет сказать, народ разразился криками одобрения.
— Да здравствует август Константин! — первым выразил всеобщее настроение Крок, и народ подхватил его клич, бросая вверх шапки, небольшие винные мехи, продававшиеся в амфитеатре, чтоб людям было чем освежить свои глотки, и все остальное, что только можно подбросить. Во время последовавшего за этим всеобщего рева Константин взглянул на Эвмения, сидевшего у него за спиной в императорской ложе, и по довольной улыбке на пухлом лице секретаря-советника понял, что все происходит точно, как задумано. Когда крики стали стихать, он еще раз поднял руку, прося тишины.
— Спасибо вам за то, что вы воздали мне эту почесть, — проговорил он. — Я даю вам торжественное обещание, что буду править честно и справедливо и сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить вас от врагов и обеспечить работой, которая даст вам возможность жить достойно и не голодать.
— Но пусть никто не думает, что он может нарушить верность императорской власти и при этом уйти от наказания. — Он взглянул на повозки, где стояли вожди побежденных германцев. — Эти в прошлом когда-то правители своих племен заключили с моим отцом торжественный договор о взаимном уважении существующих границ. Но стоило ему только покинуть страну по делу, связанному с благосостоянием империи, как они тут же нарушили клятву и предались насилию и грабежу. Так могут такие вот люди заслуживать милости?
— Нет! — прогремела толпа.
— Они напали на ваши дома, возможно, убили кого-то из ваших близких. Так каково же будет их наказание?
— Бросить их диким зверям! — крикнул кто-то из зрителей, и моментально тот крик был подхвачен сначала лишь сотней, потом уже тысячью, а там и десятком тысяч разгневанных голосов.
— Так тому и быть, — объявил Константин. — Те, кто больше всего пострадал от их рук, вынесли свой приговор. Пусть этих пленников бросят на растерзание зверям.
Сзади себя Константин услыхал знакомый негромкий свист Дация.
— Наши страхи были напрасны, ваша ученость, — бросил Эвмению старый вояка. — Вон стоит август, который будет править империей железной рукой.
— И при этом еще справедливой. — Слова Эвмения прозвучали как молитва. — Да даруют нам эту награду Юпитер и все остальные боги.
3
Большую часть следующего месяца Константин провел в разъездах по стране, как он это делал и в Британии после смерти отца. В прекрасном городе Лютеция в районе Парисий, в Лугдуне и Массилии он встретил горячее одобрение тысяч и тысяч людей, провозглашающих его августом Запада. Если бы позволяло время, он бы поехал по горным проходам в Испанию, но в Треверы со дня на день могли привезти письмо от Галерия. Поэтому, сделав круг на восток к верховьям Рейна, Константин снова свернул на дорогу, ведущую в Треверы, и, прибыв туда, обнаружил ожидающее его долгожданное письмо.
Оно оказалось кратким, и, читая его, Константин представлял себе, как Галерий с побелевшими от ярости губами диктует его своему писарю.
В претензии на титул августа ему было отказано. Но поскольку Галерий не мог не считаться с настроением крупнейшей и лучшей в империи армии, он утвердил молодого правителя в звании цезаря с верховной властью — под его руководством как старшего августа — над Галлией, Британией и Испанией. Доставивший письмо посыльный рассказал о том, чего не было в письме, а именно: когда его посылали в Треверы, Галерий, Максимиан и Север решили съехаться во дворец Диоклетиана в Салонах, чтобы просить старого императора снова облечься в одежды власти и поставить этого выскочку молокососа на свое место.
Как позже сообщили Константину его осведомители, эта просьба не тронула Диоклетиана. Тогда Галерий назначил цезаря Валерия Севера августом западной части империи и послал известие об этом шаге Константину, который занимался приведением армии в высочайшую боевую готовность на тот случай, если кто-то из других правителей двинется против него, разыгрывая следующий акт зловещей драмы, целью которой было выявить, кто же будет править Римской империей. Одновременно он и сам готовился предпринять наступательный шаг, о котором раздумывал в поездке по богатой и процветающей Галлии. Он огласил свое решение на одном из ставших почти ежедневными собраний государственных мужей.
— Посылаю тебя в Италию, — сообщил он Дацию. — Военная галера доставит тебя из Лугдуна в Неаполь.
— Для чего?
— Чтобы привезти мою нареченную, Фаусту.
— Ты хочешь потребовать ее у Максимиана? — спросил Эвмений.
— Полагаю, что так оно и есть.
— Знаю, тебе не терпится заполучить свою невесту, — сказал Даций, — но в пору ли оно сейчас?
— Максимиан ездил в Салоны, надеясь вновь стать августом, но ему это не удалось, и титул отдали Северу вместо него, — напомнил Константин. — Максимиан не может обратиться за помощью на Восток, поэтому он, уж конечно, будет искать у Запада поддержки своим амбициям. И только я могу дать ему эту надежду, если, конечно, стану его зятем.
— А Максенций?
— Мои осведомители сообщают, что он пообещал преторианцам вернуть их прежнюю славу, если они поддержат его, когда он попытается вырвать власть у Севера. Он, естественно, был бы рад узнать, что я не стану вмешиваться.