Она резко обернулась. И в отблеске лунного луча он увидел каплю, сверкнувшую на ее щеке. В следующее мгновение она, зло стиснув кулачки и вся дрожа, зашептала:
- А твое какое дело, сладко мне или тошно? Разве тебе не наплевать, веселая я или грустная? Холодно мне или жарко? Что у меня на душе? А может, ее и вовсе нет у меня, а яма одна помойная?! - неожиданно схватив его за ворот рубахи, она почти закричала: - Тебе же плевать на меня хотелось с высокой колокольни! Ты у нас - герой дня! - водку купил и теперь думаешь, что любая на тебя кинется? Или я не знаю, зачем ты сюда пришел? Не знаю?! Ну и катись отсюда! Живо! Ненавижу вас! Ненавижу! Сволочи! - закрыв лицо руками, она уткнулась лицом в подушку и зарыдала.
В какое-то мгновение он хотел вернуться, подойти к ее жалкой, скрюченной в углу фигуре, сказать что-то доброе, по-человечески простое, но смешался и вышел. Толкнул дверь в свою комнату и резко отшатнулся прп виде двух копошащихся обнаженных тел.
Он захлопнул дверь, провожаемый Вовкиной руганью, вышел в холл и упал в скрипучее кресло, съежившись в комок, весь терзаемый невыносимой, лающей Болью...
И вновь к нему вернулись самые сокровенные, самые заветные и сладостные сны...
Он остался наедине с самим собою, отрешился от своего бренного естества и воспарил духом в необозримую высь.
Обдавая лицо его моросящим туманом, расступились перед ним облака. И разреженный воздух стратосферы морозно пробежал по легким его, и ледяная чернота Космоса, искрясь мириадами холодных звезд, открылась ему во всем своем великолепии.
И взглянул он на Землю, такую большую, круглую я прекрасную, и на кипящее огненное марево Солнца, и на печальную пустую Луну.
В какое-то мгновение ему захотелось вновь побродить по ее каменистым кратерам, поиграть в ловитки с собственной тенью, легко прыгая по верхушкам головокружительных скал. Но, повинуясь чужой, неодолимой воле, он двинулся дальше.
И, разделившись на мельчайшие частицы, слившись с потоками Солнечного ветра, устремился он в черную даль. И перед ним разноцветными яркими конусами распускались хризантемы звезд. Пронесся он и мимо огромного, тускло-багрового шара, остывшей звезды Немезиды, таинственной и суровой спутницы нашего светила. Вращаясь вокруг него по вытянутой эллиптической орбите, она скоро, очень скоро, буквально в следующем тысячелетии должна была ворваться в Солнечную систему, осыпав беззащитные планеты шквалом комет и метеоров. Такие визиты она повторяла неоднократно. В свое время, не выдержав этой атаки, вымерли рептилии, уступив место теплокровным. На корню погибла удивительная пра-цивилизация атлантов, и человечеству пришлось начинать свое развитие с нуля. И что сможет оно противопоставить слепой, всеразрушающей стихии спустя всего сотню-другую лет? И позволят ли ему дожить до этих времен господа, свято уверенные в своем праве навязывать народам свой образ жизни? Не ту же ли участь готовят они нам, торопливо снаряжая к старту космические эскадры? И что противопоставим мы стихии ненависти, злобы, недоверия, захлестнувшей мир?
Об этом думал он на обратном пути, прогуливаясь по ноздреватой, грязно-серой поверхности ядра небольшой кометы, поигрывая случайно пойманным по пути метеоритом и глядя на приближающуюся голубую звездочку, родную, встревоженную Землю.
И вернулся в себя спокойный, чуточку уставший, сладко опустошенный и донельзя счастливый, сбросив с плеч и с души своей бремя тоски и безысходности. Поглядел на потрескавшийся потолок с обвалившейся в углу штукатуркой, на выкрашенные в болотный цвет стены, на печальный, запыленный фикус в углу холла, закрыл глаза и прошептал про себя:
- Спасибо вам!..
В ответ в его сознании мягко полыхнуло нежно-салатовым отсветом...
ИМ было неведомо чувство благодарности.
Следующий день у него был заполнен хождениями по процедурам. Сейрана хорошо погоняли на лечебной физкультуре. Потом он вовремя успел на токи. Эта процедура ему неожиданно понравилась. Зудящие и назойливые невидимые иголочки как будто пронизали его насквозь, вливая движение и жизнь в застоявшуюся кровь, тормоша и взвинчивая каждую клеточку, заставляя напрягаться все мышцы его большого, жилистого тела. Он щедро дал служительнице трояк, рассчитывая и в дальнейшем на ее услуги. Она обещала за десять сеансов сделать из него богатыря.
Во время обеда он повздорил с официанткой из-за гречки с мясом (та норовила ему подсунуть мутноватого вида пюре с крошечной обугленной котлеткой). Своего он добился, но мясо оказалось жилистым, а в каше скрипели песчинки.
После обеда были вновь предписаны ванны. Он отсидел полтора часа, пропуская многих, кто своей щедростью запомнился бойким старушкам. Видно, о его скупости было уже известно. Но когда давешняя бабка пригласила в кабину юнца, пришедшего намного позже его. Сейран встал и решительно направился в предбанник, не обращая внимания на ворчание старухи.
- Да! - огрызнулся он. - Стану я тебе платить, как же! Вы здесь миллионы гребете, а я должен за двести рублей как ишак спину гнуть? Совсем обнаглели! Сюда - рубль, туда - рубль!..
Но зайдя в комнату, в которой стояли наполненные ванны и бросив взгляд на старуху, недвижимо стоявшую у окна, он вдруг замер, поняв, что знает о ней абсолютно все.
Что жила она пятой дочерью в многодетной семье. Что в тринадцать лет продали ее замуж тупому и сластолюбивому самцу, который ежедневно унижал ее, бил и издевался. И что родила она ему двенадцать детей, из которых четверо умерли с голоду, а трое погибли на войне. Что всю свою жизнь она влачила рабское существование, работала от зари до зари, и на старости лет, покинутая всеми, вынуждена была пойти на эту мерзкую работу, из-за которой ее душа наверняка будет гореть вечным пламенем. Скажи, Аллах, что может быть унизительнее для правоверной мусульманки, чем ежедневное созерцание десятков голых мужчин? И смятые бумажки, которые они ей кидают, - весьма слабая компенсация за ее оскорбленную честь и поруганное самолюбие, тем более, что большую часть денег она и все ее подруги отдают старшей сестре, а та несет их главврачу...