На следующее утро я упорно притворялся спящим, сколько мог, а после предложил тенеходцу идти одному. Он был возмущён. Мол, кто ему поможет, если хватит солнечный удар. Да и вообще, не всё же ему одному делать! «Две головы! Две!» – то ли напоминал, то ли ругался он.
Пришлось собираться, и физически, и морально.
Я стоял у окна и наблюдал из-за шторы за мельтешившими внизу людьми, пытаясь придумать очередную отговорку, когда услышал завывания ветра. Он прошёлся по стеклу, и оно зазвенело. Сердце сжалось, словно его уже сейчас вырывают из груди. «Отдай, – шёпот вместе с ветром летел до самых небес. – Отдай её мне!»
– Он пришёл, – отскочил я к столу. От неожиданности Чонёль выронил сыр, который прятал в рюкзак. – Темынь. Разве ты не слышишь?
Он мотнул головой, оглядел комнату и резко подался к стене, готовый нырнуть в тень:
– Прямо здесь? Сейчас? Ничего не вижу!
Я вынудил его рассказать о Темыни подробнее. Казалось, нам известно одно и то же, но я ошибся. Никто не знал Темыни в лицо. Чудесные дети, к которым он приходил, чувствовали тяжесть на груди и удушье. Неприятное ощущение, что в комнате присутствовал кто-то чужой, не покидало их с вечера до утра. Потому его визиты чаще принимали за сон, чем за реальность.
– Ты его слышишь, – Чонёль потрепал нечёсаные волосы, – может, потому и видишь? Типа слух становится твоим вторым зрением. – Хотя и назвал про себя его догадки чушью, спорить я не хотел, потому молча пожал плечами. – Я видел что-то, когда вытаскивал тебя из комнаты, но не подумал, что это и есть Темынь. Ты не волнуйся, Лейн, – тенеходец схватился за рюкзак. – Мы этот город мигом отыщем!
Вскоре мы жарились в пустыне. Прыткий Чонёль успел забрать селфи-палку с полотенцем, пока у меня в глазах рябило от яркого солнца.
Мы двинулись дальше.
Я смотрел под ноги, так и не привыкнув к едкому свету. Наши тени плелись за нами, и в голову невольно закрались мысли: как мы выглядели там, в их мире? Ежедневно мы пересекались с множеством предметов, так что наверняка стали чем-то огромным и неуклюжим. С другой стороны, если что-то исчезало, его тень тоже пропадала. Я складывал и вычитал в уме все вещи, которыми когда-либо пользовался и которые вспомнил, но так и не смог представить, что получалось. А тень вообще понимает, что она моя? Знает ли, какой я на вид…
– Смотри! – застыл Чонёль, и я чуть не разбил нос о его затылок.
Вдалеке виднелся город, но в то, что он не мерещится, я поверил, лишь когда мы подошли ближе. В его реальность помогла поверить удушающая вонь. Небольшая крепость была окружена зверобоем, полынью и ещё чем-то, что я не знал. Цветы горели, и дым расползся на всю округу, кружил голову при первом же вдохе. Мой нос был готов отвалиться. Чонёль же будто и не слышал запаха, наклонился над пылающими лепестками и провёл по пламени рукой. Его не обожгло.
За трещины на стене цеплялись шипастые вьюнки. В огромных круглых отверстиях, поблёскивая на солнце, крутились серебряные обручи, а в центре медленно вращались янтарные ядра. Странные сооружения шумели так тихо, что даже я едва их улавливал. Зато слышал оханья и визги, бравшиеся неоткуда весть . Сколько ни оглядывался, не мог понять, кто и в каком количестве чересчур ощутимо для меня страдает.
– Похоже, он вымер, – сказал я. – Смотри, там торчат разваленные крыши.
– Вот проберёмся за стену, – заумничал Чонёль, – тогда и будем судить, вымер или нет. Или ты из тех, кто по обложке судит?
Он ступил на поле и подался назад, с трудом удержавшись на ногах. Стены зазвенели, но стоило незваному гостю убраться с травы, притихли.
– Нам здесь не пробраться, – предупредил я, приметив новую попытку Чонёля.
– Нам не пробраться, – передразнил он. – Что же тогда?
Мы пошли вдоль поля, заспорив о том, как быть, и спустя какое-то время увидели мужчину. Он сонно поливал цветы из шланга, который тянулся из торчащей в стене бочки.
– Совсем он того… – Чонёль покрутил пальцем у виска. – Но люди всё-таки есть, – шепнул он, а потом громко сказал: – Простите! – Садовник поднял голову и недобро на нас глянул. – Где-нибудь здесь есть ворота? Или вы все летаете?