– Давай в этот раз без криков, – сказал я, откладывая журнал в сторону.
Корнелия уже топталась на пороге, изучала двор печальной П и моих просьб не слышала.
– Как думаете, здесь есть что-нибудь ценное? – Она уловила моё недоумение. – Что? Пошли! Ух и повеселимся! Тенедырка, помирать от страданий будешь или всё-таки того пацана найдёшь? – Чонёль поднялся, подобно тряпичной кукле, и понуро прошаркал к нам. Пока он терзался, я пролистал журнал, вырвал статью о Чуде и, сложив страницы, спрятал их в карман. – А ты, – Королева глянула на Мириам. – Сиди здесь! Никуда не уходи! – Двери за нами захлопнулись под её громкий хохот, и даже если Мириам хотела ответить, то не успела бы.
– Нельзя же так, – заговорил я, когда мы вывернули на главную улицу.
Сумерки наполнили город, и постепенно зажигались янтарные фонари.
– Нужно сразу показать, с ней сюсюкаться никто не будет, – Корнелия вздрогнула, словно к ней прилипла мерзость. А нет. Это Чонёль схватился за её руку. – Отцепись!
Она отмахнулась от него и ускорила шаг.
– Лучшая, правда? – шепнул тенеходец.
– Не отвлекайся, – ответил я. – Ищи Лейна. Мы в ту сторону, ты – в эту.
Корнелия вышагивала с такой решимостью, будто всю жизнь провела в Измене, и я, огибающий каждую яму на дороге, за ней не поспевал. Она не хотела говорить, но шумы города набрасывались с завидной самоотверженностью. Казалось, они наистраннейшим образом понимали, кто их услышит лучше. Стены Измены звенели раз пять. Скрипучие колёса старых тележек сводили с ума не хуже мерно капающей воды. И того, и другого хватало с лихвой. Кто-то шептался перед самым носом, кто-то за километр. Перелетевший через стены редкий песок угрожающе шелестел на крышах домов в тон густым кронам и сыпался на дорогу и людей. Шумы окружали, зажимали в тиски, и мне нужно было от них отбиваться.
– Как у тебя получается делать звуки цветными?
– Что за глупости? – повела плечами Корнелия. – Ничего я не делаю, просто кричу.
– Ладно, – не поспевал я за ней. – А откуда ты родом? Я не совсем понял записи Кима.
– Отвали.
Мы добрались до задворок, но подойти к нищим так и не смогли. На узкой улочке посреди них стоял мужчина. Он говорил громко и властно, а ещё он был очень зол.
– Ты издеваешься? Думаешь, я тебя для красоты держу, – мужчина склонился над слепым с перевязанной головой. Другие нищие наблюдали с почтительного расстояния и исподлобья. – Здесь вот вся твоя ценность для города! – он швырнул мелочь из чаши на дорогу, и та покатилась в разные стороны. Слепой, не вставая с колен, кинулся на звон. – Проку от тебя? Только глянь! – мужчина дал ему затрещину, и тот присмирел. – Кто такого пожалеет? Кто проявит благородство и доброту? Это всех вас касается! – покружил он, указывая на нищих, а когда замер, я увидел, что у него не было уха. – Думаете, вам здесь рады? Думаете, имеете право жить просто так? Вот уж закатайте губу! Не нравится? – он склонился к слепому ниже, и кончик его кривого носа почти касался перевязанного лба. – Ну так терпи! Ты больше никому не нужен. Ребята, – выпрямился он, – сгоняйте их в стойник!
Несколько мужчин окружили запуганных людей и погнали их вниз по переулку. Затем они завернули в тихие скверы мёртвых домов.
Плакали наши денежки!
Я зашагал обратно – пора на поиски Лейна.
– Размечтался! – преградила мне путь Корнелия. – Этот мужик не добрался до нашего кошелька. Если бы нашёл, не вопил бы как хряк недорезанный. Пойдём за ними! Наверняка тебя тот парень и обокрал. Видел его пальцы? За задницу схватит, не заметишь. Такие дурят всех, кого ни попадя.
Нищих загнали в дряхлые бараки, которые при других обстоятельствах я бы предпочёл не замечать, и закрыли на наружные замки.
– Подождём, пока уснут, – шепнула Корнелия. – Кто знает, что у них на уме. Могут ведь и выдать, если увидят.