– Нужно быть с ней поосторожней, – сказал я, когда он заюлил по берлоге в поисках заветной банки со сладостями.
– С ней что-то не так? – тут же испугался Чонёль.
– Не паникуй, пожалуйста! Прекрати, – я старался не смотреть на него. Итак было понятно, что засуетился, как таракан при включённом свете. – Мы же никого здесь не знаем, потому я и сказал. Давай не будем слепо радоваться каждой подачке и сперва понаблюдаем за местными, хорошо?
– Хорошо, – согласился он без особых раздумий. – Эх! А ведь было так вкусно! Ну что? Все собрались? Лейн, так и будешь сидеть в углу? Ладно-ладно, сиди. Собачонке… То есть Наби? Наби, да… Ему лучше не выходить. Остальные готовы?
Никто и слова не сказал, но и так было понятно, что только я соглашусь остаться с этими двумя. Без присмотра они могут и дел натворить. Я тоскливо вздохнул. Погромче, вдруг у кого-то совесть проснётся.
– Вы идите, – Мириам покатила к окну, – а я здесь побуду. Хотя бы отдохну от её компании. Не забудьте нам чего-нибудь принести.
Закусочная находилась в полуподвальном помещении. Чтобы попасть в неё, нам пришлось пережить ещё один спуск – как я полагал, не последний в этом городе, – по крошащимся каменным ступенькам. Пока мы с Чонёлем неловко спускались к двери, Корнелия успела выразить сомнение, нахмуриться, посмеяться над чем-то, снова громогласно выразить сомнение, но в итоге всё равно пошла следом за нами.
– А причитала-то! Причитала! – пожурил её Чонёль.
– Должны бы уже понять, – её тень накрыла нас и входную дверь перед нами, – я рада любым авантюрам. Если только… – Горячая ладонь зажгла моё плечо сквозь ткань рубашки. – … они не связаны с помойками. Мы точно туда пришли?
Чонёль кивнул наверх, и мы подняли головы. Вывеска была невзрачная, висела под самой крышей, черепица которой то ли обросла каким-то мхом, то ли так лёг песок, что издалека походил на некий живой организм.
Нас встретили пакеты с мусором и башни из пустых коробок.
– Да вы издеваетесь! – прошипела Корнелия.
Чонёль приложил палец к нарисованной улыбке, затем указал сперва на пол – на коврик, – затем на стену – вешалку со шляпой – и – ещё выше, над дверью, старый велосипед с покорёженным колесом. За последним я сумел разглядеть поблёкшую приветственную табличку. Стоило только узнать, что пришли мы куда нужно, ушей моих достиг лязг посуды и голоса.
Двое моих товарищей браво зашагали вперёд, я же поплёлся, потупившись в тёртую напольную плитку. Солнечные очки я не прихватил, потому пришлось прикрывать лицо рукой.
Народу в закусочную набилось много, но мы успели занять столик и уселись как раз напротив старенького телевизора. Отлично, я смогу посмотреть новости и узнать, как продвигаются расследования о чудесных детях. Корнелия приземлилась на диванчик, прямо посередине, так что нам достались стулья напротив неё.
«О чём горят? О чём говорят?» – пристал Чонёль, тормоша меня. А говорили вокруг о людях, пришедших сегодня. Город-то оказывается нарасхват. О нас уже и не помнили, что явно расстроило тенеходца. Правда, ненадолго. Чонёль быстро оправился и, подозвав официантку, заказал завтрак на троих. Слава славой, а еда по расписанию.
– Наконец-то буду пить кофе столько, сколько захочу, – сказала Корнелия. – Увидь бабка София сколько я собираюсь выпить, её бы инфаркт хватил!
– Давайте-ка не транжирьте, – сказал я. – Денег мало.
– Куда же они делись? – возмутился Чонёль.
– Я взял только свои, – сознался я. – Остальные оставил на столе в комнате Лейна. Там разберутся, что с ними делать.
Тенеходец подскочил, как вдруг резко поднялась и Корнелия. Он притих и плюхнулся на стул, а она, без каких-либо объяснений и предупреждений, вышла из-за стола. И лишь когда она побрела, я заметил, что недалеко от входа стояло пианино, рядом с ним два кресла и огромное старое радио. Сейчас оно молчало, зато над ним горели лампочки, которые висели здесь без люстр, а провода ползли по потолку и стенам и уходили в пол. Внизу потрескивало что-то, что я посчитал источником их работы.
Корнелия села за пианино, с шумом подняла крышку и принялась разминать пальцы так, что те затрещали. Посетители все как один устремили на неё взгляды, рассеянные и раздражённые. Она демонстративно ударила по клавишам, выждала немного и заиграла. Движения небрежные, смешливые, но музыка тотчас оживила полусонное помещение. На этом Королева останавливаться не собиралась. Она запела. Голос, бодрый и звонкий, заставил слушателей повскакивать со стульев и подойти к пианино. Лица вдруг озарились улыбками. Некоторые притаптывали в унисон песне.