– Тебе любопытно, – сказала она. – Это здорово! Это – боже ты мой! – нормально! Но почему скрываешь это от нас?
– Не моя она, – оправдываться не хотелось, а пришлось. – Впервые её сегодня увидел. Она появилась возле кровати, не знаю, сама собой. – Не очень получилось, потому что мама глядела осуждающе. Затем на её лице отобразилась тревога, и я сдался: – У меня же слуховой аппарат сломан. Постоянно барахлит. Из-за того, что слышу всякий бред, я на нервах. Простите. Наверно, померещилось. Нет ничего такого. Закажем новый прибор, и всё наладится.
Мама покосилась на коробку.
– Не то чтобы интересуюсь… – начал я.
– Всё хорошо. Отстать ты от ребёнка, – папа швырнул документы обратно в коробку. – Притворимся, что всё так и осталось в секрете, если ему будет от этого легче.
– Не надо… – запротестовал я, и зря – в комнате я был уже один. – Так мне можно идти на курсы?
– Дома сиди! – отозвалась мама.
Я бухнулся на стул и, облокотившись на письменный стол, уставился в окно.
От крыши к крыше скакали тучи, не такие огромные, как накануне, зато тёмные и упитанные. Город всё ждал, притих, а они никак не проливали дождь и не устраивали грозу, хотя дамочка из прогноза погоды уверяла о приближавшемся шторме.
Мой взгляд перекочевал с нервозных туч на коробку, к окну и снова – на коробку.
Немного успокоившись, я подцепил её ногой, притянул поближе и покопался.
Только папки.
Я открыл первую попавшуюся.
«Малиша Сведоч, – говорилось в документах. – Фотографии прилагаются. – Я не стал их трогать. И так знал, как она выглядела. С детства участвовала во всех возможных передачах и снялась в сериале, который долго обсуждался среди любителей чудесных детей. – Кодовое имя: Сороконожка…»
За спиной послышалось шуршание. Так выдаёт своего владельца одежда, когда он движется мерно, спокойно, может быть, крадётся, но недостаточно мастерски, чтобы слиться с фоновыми звуками.
Совсем близко.
Два шага.
Шаг.
Я обернулся.
Мама ворвалась в комнату, прижимая к груди мешочки, размером с мизинец. Она раскидала их по углам, бросила несколько под кровать и положила парочку у двери и на подоконник.
– Что это? – я тихонько закрыл папку и смахнул её со стола в коробку.
– Рассказала бабе Вере о твоём припадке. Вот она и посоветовала, – мама улыбнулась, приметив мои попытки спрятать недавнее чтиво. Ничего-то от неё не утаить. – Смесь трав, которая успокаивает, а заодно и плохую ауру рассеивает, – она отошла к двери, и в её озабоченных глазах отразилась вся моя комната. И я тоже, как главная фигура сомнительного шаманского обряда. – Ничто дурное не войдёт, хотя и не выйдет тоже. Но у нас ведь ничего плохого нет.
– Мама, – стало за неё стыдно.
– Чего рожи корчишь? Ну, попахивают не очень… Не смей их убирать! Она смогла дать только эти, – мама недобро уставилась на плакаты. Давно просила их снять, а я притворялся, что не слышал, как бы странно это не звучало. – У неё сейчас священник, так что я не стала сильно докучать.
– Что случилось? – я спросил из вежливости, но она оживилась:
– Помнишь её внучку с ребёнком? Она ещё хвасталась, что они к ней приехать скоро должны? – я кивнул. Как тут забудешь – по ночам и утрам такой вой стоит! Она прошла к полке и, внимательно изучив книги, взяла анатомический атлас. – Они попали в аварию пару недель назад, когда ехали к ней, и погибли, – её привлекла страница с изображением уха. – Баба Вера считает, что они не упокоились и помощи просят, вот и решила священника позвать. Тебе плохо? – глянула она исподлобья. – Ты побледнел.
– Всё нормально, – напрягся я. – У неё гостит кто-то другой?
– Нет, – она поставила книгу на место. – Одна живёт. А ей ведь кого-нибудь надо. Старая же совсем! – Мама достала из кармана пузырьки с таблетками, помахала ими передо мной и поставила на тумбочку у кровати. – Зачем носишь с собой? Они почти пустые. – Ладони сами, без моего веления, прислонились к ушам и покрепче на них надавили. Это был другой ребёнок. Из другой квартиры. Я же не вслушивался особо, где он плачет. – Послала папу за новыми. Сам ты, видимо, здоровым быть не хочешь. – Он был недалеко. Похоже, что у бабы Веры, но теперь ясно, что нет. Надо бы перед ней извиниться за последний разговор. – Опять сутулишься? Прекращай! – она хлопнула меня по спине.