– Я сделал всё, что мог. Клянусь! Я пытался помочь!
– Ты бросил его. Оставил одного. Тебя же никто не просил, ты сам поклялся заботиться о нём. Ты сам!
– Знаю-знаю! – Сандерс поднял руки, признавая поражение. – Но тебя все ненавидели. Как я мог это изменить? Тебя уже было не спасти! И он был… обречён тоже.
– И зная это, ты пообещал? Чтобы я согласился на заточение в том ужасном месте? Думал, если не выполнишь обещания, ничего не будет? Раз я не здесь?
Я приподнял крышку ещё немного и подался вперёд. Плохо слышно. Ничего не понимаю, запутался. Они вроде бы говорили об одном человеке или существе, но получалось, что о разных.
– Я предупреждал, – ветер стал злее. Начал завывать, бросал в лицо острые песчинки. Одна оставила мне на память царапину у глаза. – Не сдержишь слова, на тебя обрушится проклятье.
– Я сделал всё, что мог, – лепетал доктор, и фраза эта прозвучала раз десять.
– Не смеши меня! Я знаю, как он умер. А ты? Что ж! Теперь нас двое, – он умолк, собираясь с мыслями. – Двое совершенно одиноких людей.
– Да когда ты вообще человеком был? – прокряхтел Сандерс. – С самого начала в тебе не было ни капли хорошего! Тебе не жаль… тебе даже себя не жаль! Всё это, чтобы я повёлся на твои притворные страдания и сделал так, как ты пожелаешь! Но я теперь не такой глупый! У меня появилась цена! Моя внучка остыть не успела. Может, в ней тлеет последний уголёк жизни. Прошу, не оставляй её так! Ты же можешь! Ты должен!
– Нет, оно того не стоит. Кажется, у меня есть вариант получше. Прощай, доктор.
Темынь поднялся выше, и Сандерс ушёл в песок с головой.
Я собирался нырнуть под крышку люка, но тело не подчинилось. Мгновение мне казалось, что я захлёбываюсь, тону, не в силах совладать с невесть откуда взявшимся потоком воды. На деле же я подлетел вверх.
– Не так быстро! Тебя никто не учил, что подслушивать нехорошо?
Темынь не приближался, но его глаза прожигали меня насквозь. Яркие огоньки то тухли, то зажигались вновь.
Шею сдавило. Я начал приходить в себя, дёргать ногами и руками, но никак не мог освободиться.
– Впусти меня в город! – приказал он.
– С чего бы?
Темынь швырнул меня на песок рядом с собой и дал откашляться. Нас окружала чёрная подвижная стена, в которой временами мерещились уродливые рожи, но сами мы оказались в духоте под жарким солнцем пустыни.
– Если впустишь меня сейчас, никто кроме чудесных детей не пострадает. Если же сам войду, пощады никому не будет.
– Всё же воздержусь.
– Я без труда вечность здесь простою. Можно ли сказать то же самое о стенах этого городишки?
– Вот и посмотрим. Я тебя никуда не поведу. Можешь пытать, если хочешь, но только время потратишь.
– Зачем же мне тебя мучить? Ты мой золотой ключик, – Темынь подплыл так близко, что сквозь туман, вившийся вокруг него прозрачным шёлком, можно было разглядеть лицо. Никаких эмоций, каменное. – Помню тебя. Ты так легко сдался в тот раз. Хм… Ты не можешь сам открыть ворота, верно? Тебе никто не позволит. Не бойся, этого и не понадобится. Мы поступим по-другому, – меня окутало нежным и лёгким туманом. – Ты вырос хорошим малым, – сказал он уж очень по-человечески. – Так терпим к чужому горю. Может, потерпишь и моё?
– С чего мне тебе помогать? – замотал я головой, сгоняя чары. – Меня в любом случае ждёт смерть, не так ли?
– Смерть? – он замялся. – Что ж. Клянусь! Если впустишь меня и добровольно отдашь, что я прошу, то жизнь твоя останется при тебе настолько долго, насколько ты сумеешь её удержать.
– Я буду жить, – не поверил я своим ушам, – и стану нормальным?
– Самым, что ни на есть. Ну же! Хуже ведь не будет. Я даю тебе шанс. Ты же вроде не глупый малый. Неужто не понимаешь?
Темынь шептал и усыплял. Его слова опутывали, звенели в голове колоколами.
«Ты будешь жить. И ты будешь свободен».
– Ну наконец-то! – голос Корнелии прозвучал над самым ухом. – Где доктор Сандерс?
– Темынь похоронил его, – в горле пересохло, и я еле ворочал языком. – Живьём.